Когда я писал мое изследование, я знал очень хорошо, что многие выводы, к которым я пришел, способны вызвать недовольство в том или другом читателе, так как мне пришлось в нем устранить не одно воззрение, ставшее традиционным, разрушить не одну иллюзию. Имея в виду одни только положительные результаты, я избегал по возможности полемики и, изследуя материал строго критически, выдвигал на первый план единственно веское в моих глазах свидетельство первоисточников. Таким путем надеялся я всего лучше оправдать выставленный мною девиз: "carissima veritas", который выражал мою единственную тенденцию: на сколько мне было возможно, служить интересам истины.

Г. Сапунов нашел весьма многое возразить против моей работы, и его обемистая рецензия заканчивается следующими словами (стр. 132): "Несмотря на то, что во многом нельзя согласиться с автором, я, тем не менее, должен признать его трудолюбие и любовь к делу, а также полное знакомство с новейшими, по крайней мере немецкими, сочинениями по тому вопросу, которому он посвятил свое изследование. Нельзя не отметить также решимости автора издать свое сочинение по русски. Деятельность автора была бы несравненно плодотворнее во всех отношениях, если бы он отрешился от некоторых предвзятых взглядов". Если сделанный мне здесь упрек может еще показаться на первый взгляд снисходительным, то суждение о моем труде в его целом, выраженное на предшествующей странице, имеет более существенный характер: "Внимательно прочитав сочинение автора, я нахожу, что заглавие труда неточно передает содержание; точнее было бы озаглавить так: "Окончание первоначальнаго русскаго владычества в Прибалтийском крае в XIII столетий, по хронике Генриха Латыша [т. е. Генриха Летляндскаго]. Но тогда необходимо устранить поставленный г. Кейсслером эпиграф: "carissima veritash. Также и раньше, на стр. 81, говорится уже, что я "вполне доверяю Генриху Летляндскому" и т. д. И вообще, как то должно явствовать из приводимых ниже безчисленных возражений г. Сапунова, мое изложение событий в весьма многих и существенных пунктах никак не может претендовать на правдивость - с одной стороны по причине моих "предвзятых взглядов", с другой вследствие моего слишком большого доверия к хронике Генриха Летляндскаго.

Не признав нигде положительной цены за тем или другим моим выводом, г. Сапунов нагромождает свои возражения в таком внушительном количестве, что читатель может прямо таки придти в недоумение, когда после выше приведенных, довольно безразличных одобрений научных достоинств моей работы, встретит заключение г. Сапунова, что работа моя достойна получить премию гр. Уварова! Невольно напрашивается вопрос, не может ли упрек в предвзятости суждений обращен быть на самого критика, который в своей рецензии умел только порицать и порицать, так как непонятно, что же побудило его в конце концов обявить мой труд достойным искомой награды.

Но остановимся ненадолго на двух главных и весьма существенных обвинениях против меня, на которыя было только что указано. Руководился ли я предвзятыми взгядами? В ответ на это сошлюсь на суждение безпристрастнаго и высокоавторитетнаго судьи, выраженное им где следовало. С разрешения академика Куника я могу сообщить, что в заседании Императорской Академии 25 февраля 1898 г. знаменитый ученый самым решительным образом высказался против заслуженности сделаннаго мне упрека в "предвзятости взглядов". В подтверждение этого академик Куник сослался на различныя места других моих работ, которыя могут свидетельствовать, наоборот, о моем безпристрастии, - особенно на указанное мною русское происхождение нескольких важных в культурном отношении латышских слов, как "basniza" (божница, церковь) и "grehks" (грех), о чем я писал в издании "Sitzungsberichte fur Geschichte und Alterthumskunde der Ostseeprovinzen Russlands", 1891 г., стр. 119; - а также на мои соображения насчет латышских и эстонских названий дней недели, и их совпадения со счислением восточной церкви - в "St. Petersburger Zeitung", № 212 от ЗО-го июля 1896 года¹⁸⁰). Переходя затем к характеристике Генриха Летляндскаго, которую дает г. Сапунов в четвертом отделе своей рецензии, академик Куник - отмечаю это теперь же - столь же решительно присоединяется к тому мнению, что хронист во всяком случат быль не латыш, а уроженец нижней Германии, как это делает и W. Wattenbach в нювейшем (шестом) издании (1894) своего труда "Deutschlands Geschichtsquellen im Mittelalter bis zum Ende des dreizehnten Jahrhunderts" Bd.II, S. 359, причем последний ссылается между прочим на авторитет академика Куника¹⁸¹).

¹⁸⁰) Эти и другия относящаяся к делу подробности я разсмотрел недавно обстоятельнее в небольшой статье: "Zur Frage der kulturellen Beeinfiussung der Letten durch die Russen in der vordeutschen Periode", напечатанной в издании: "Magazin herausgegeben von der Lettisch-Litterarischen Gesellschaft" Bd. XX, Stuck 1, S. 14 f. (Mitau 1897). По поводу предпосланнаго редакцией примечания см. Протокол 69-го годичнаго собрания вышеуказаннаго общества, 9-го. декабря 1897 г., содержащей указание на присланный мною доклад, который был прочитан в заседании (стр. 46. Митава 1898). ¹⁸¹) См. A. Bielenstein, "Die Grenzen des lettischen Volksstammes" и пр., стр. 468.

Не буду пока разсматривать тех мест критики г. Сапунова, в которых он старается подтвердить на отдельных частностях выставленное им против меня обвинение в "предвзятых взглядах"; остановлюсь раньше на другом упреке, который касается моего отношения к Генриху Летляндскому и его хронике. В ответ на этот последний я прежде всего утверждаю, что мое изложение событий вовсе не направляется все время "по хронике Генриха", как хочет уверить читателя г. Сапунов. Что она служит главнейшим источником для истории "окончания русскаго владычества в теперешнем прибалтийском крае" - этого не в состоянии отрицать никто, в том числе и г. Сапунов. Но само собой разумеется, что этот источник не единственный и, сообразно с этим, я всякий раз самым тщательным образом сравнивал показания хроники Генриха с соответствующими свидетельствами других источников, взвешивал их и комбинировал между собою. Эти другие источники: прочия западноевропейския хроники, напр. хроника Арнольда Любекскаго, папския и лифляндския грамоты в значительном количестве, наконец многочисленныя русския летописи. Что процесс моей работы был именно таков, как я только что описал, это можно проследить во всех частях моего труда; и таким образом легко убедиться в несостоятельности второго принципиальнаго возражения: будто я "вполне доверяю" Генриху. Наоборот, я не только постоянно прилагал внешний и внутренний критерий для испытания его достоверности, но также нередко выражал сожаление о том, что в том или другом случае такая проверка являлась невозможной за отсутствием других источников (напр. на стр. 2 относительно отсутствия полоцкой летописи, также по поводу не сохранившихся документов на стр. 77, 140 и др.); рядом с этим я подчеркивал пристрастность суждений Генриха там, где она была заметна (напр. хотя бы в его суждении о восточной церкви, стр. 145); наконец, мне приходилось не однажды решительно высказываться против достоверности сообщаемых Генрихом подробностей, напр. на стр. 42 по поводу договора, заключеннаго в Троицын день 1207 г. епископом Альбертом и куконосским князем Вячко. Здесь было бы слишком длинно пускаться в более подробныя указания.

Но отмечаемые мною недочеты хроники Генриха все же в целом не подрывают существенно ея достоверности, таково мнение известных изследователей и в особенности Гильдебранда в его прекрасной монографии, на которую я ссылаюсь на стр. 29; у него вопрос разсмотрен обстоятельно, хотя и не в применении специально к теме моего изследования. Как бы то ни было, и имея дело с хроникой Генриха Летляндскаго, каждый изследователь обязан, подвергать в каждом данном случае ея свидетельства проверке, насколько такая проверка возможна, и я не думаю, чтобы я пренебрег этой обязанностью.

Критика г. Сапунова весьма своеобразна. Последуем за ним шаг за шагом, что облегчить нам труд разыскания отдельных возражений; пусть читатель сам сделает окончательный вывод, от котораго я лично воздержусь. Необходимо предпослать несколько общих замечаний. В то время, как я пользовался новым изданием Генриха, а именно изданием Вильг. Арндта, напечатанном в "Monumenta Germaniae historica", г. Сапунов положил в основу своей рецензии устарелое издание А. Гансена в "Scriptores rerum Livonicarum" Bd. I, 1853), сделанное с более поздних рукописей Грубера и I. Г. Арндта; этим обясняется различие цитированных мною и г. Сапуновым мест текста. Можно найти также в некоторых местах разницу между моими собственными словами в русской рукописи моей работы и явившемся в позднейшее время немецком ея издании¹⁸²); эти изменения редакции сделаны мною лишь с той целью, чтобы отдельныя мысли выступили с большею силою и, что я старательно подчеркиваю, сделаны отнюдь не под влиянием критики г. Сапунова; эти изменения внесены мною и в это русское издание. С другой стороны г. Сапунов не всегда цитирует меня с буквальной точностью, на что я всякий раз буду указывать. - Наконец должен я с сожалением заметить, что, русский рукописный перевод моей работы, сделанный не мною, представляет неточности и даже ошибки; проверка его с моей стороны затруднялась моим несовершенным знанием русскаго языка. В виду этого я принимаю на себя полную ответственность лишь за написанный мною немецкий текст сочинения.

¹⁸²) Это немецкое издание явилось под заглавием: "Der Ausgang der ersten russischen Herrschaft in den gegenwartigen Ostseeprovinzen im XIII. Jahrhundert" в годовом отчете училища Св. Анны 1897 г., а также отдельным оттиском у Эггерса и Ком., в С.-Петербурге; далее, также на немецком языке, мною напечатано возражение на критику г. Сапунова под загдавием: "Der Ausgang der ersten russischen Herrschaft in den gegenwartigen Ostseeprovinzen im XIII. Jahrhundert in der Beleuchtung des Herrn A. Ssapunow", St. Petersburg, Eggers & K°. 1898.

Г. Сапунов разделил свою статью на шесть отделов. Первый отдел (стр. 79-89) начинается несколькими вступительными замечаниями. Признается тот факт, что до сих пор недоставало работы, которая освещала бы всесторонне первоначальное русское владычество в теперешних прибалтийских провинциях, и что я взялся таким образом за "интересный и важный вопрос". Затем г. Сапунов старается свести результаты моей работы к трем категориям: 1) то, что касается пространственнаго распространения русскаго владычества; 2) что касается прекращения его в отдельных областях и 3) касательно вопроса, распространяли ли русские христианство между туземцами. Здесь г. Сапунов просто цитирует мои слова; но весьма неполно и без надлежащаго выбора.

Не приводя здесь указаннаго места во всей полноте, скажу только по 1) пункту, что уже первая тирада (стр. 4) читается так: "Степень зависимости означенных ливонских, латышских и эстонских земель от русских была настолько слаба, что напрашивается сам собою вопрос: можно ли вообще говорить о первоначальном русском владычестве" - и что в непосредственной связи с этим я говорю дальше: "По поводу такого взгляда позволю себе возразить следующее", после чего у меня следует подробное разсмотрение вопроса, которое выясняет, насколько должно признать существование первоначальнаго владычества русских до прихода немцев, в чем это владычество состояло, а также и то, что именно там, где русские князья жительствовали оседло, им принадлежало владычество в более обширном смысле. Нельзя не пожалеть, что г. Сапунов это важное мое разъяснение как раз выпустил и что в другом месте своей рецензии (стр. 89), где непременно нужно было к нему вернуться, как я это покажу далее, он его игнорирует. Важно это разъяснение потому, что содержит существеннейшие результаты всей моей работы, так как подобнаго изследования этих столь важных вопросов международнаго права нигде потом не появлялось! Между тем г. Сапунов довольствуется тем, что вслед за короткой цитатой со стр. 4 непосредственно помещает начало гл. I (стр. 9): "Изо всего ливонскаго племени только ливы, жившие по Двине, платили дань князьям полоцким". Здесь опять остается не упомянутымь мое указание на то, что более обширная латышская область была в зависимости откнязей Герцике и Куконоса, удельных по отношению к Полоцку! Дальше следует у г. Сапунова цитата со стр. 144 (с превращением придаточ-наго предложения в главное): "Зависимость Толовы от соседних русских князей [прибавлено: псковских и новгородских] с самаго начала была очень слаба"; а непосредственно затем цитата со страницы 145-ой: "В то время как немцы приходят в соприкосновение с эстами, т. е. в первое десятилетие XIII века, они застают этих последних независимыми". Замечу сверх того, что г. Сапунов решительно нигде в своей рецензии даже не упоминает о приводимых мною основаниях, не говорю уж о серьезной оценке им этих последних, - почему одни только двинские ливы обложены были данью, почему зависимость Толовы была слабая, почему, наконец, к началу XIII столетия эсты не были совсем данниками Новгорода; между тем все это - вопросы, которые имеют в данном случае величайшую важность!

Приведя точно таким же неудовлетворительным образом цитаты из моего труда также под 2) и 3) пунктами, на которых я пока не останавливаюсь, так как в I отделе речь идет только о пространственном распространены владычества русских, г. Сапунов кратко резюмирует их содержание и затем заявляет: "Ни с одним из этих положений автора безусловно нельзя согласиться".

После этого г. Сапунов приводить ряд мест из весьма разнообразных источников, будто бы меня опровергающих. Но значительная часть их вовсе не может даже относиться ко мне, на том уже простом основании, что я в своем труде устанавливаю только факт "распространения русскаго владычества в теперешнем прибалтийском крае в конце XII и начале XIII столетий", что весьма определенно подчеркиваю на стр. 3 и в других местах. Таким образом мне нечего делать ни с "Эймундовой сагой" (стр. 82), ни с "Snorre Sturlusons" (стр. 83), ни с русскими летописями от "Лаврентьевской" до первой Новгородской: "В лето 6700" (стр. 84 и 85) - включительно: они не могут говорить против меня, потому что излагают события более ранняго периода. Что же касается цитат из грамоты № XV в Собрании Бунге, из Генриха Летляндскаго, Арнольда Любекскаго и, наконец, позднейших отделов русских летописей, то среди них не найдется ни одного места, которым бы я не воспользовался в надлежащей мере. Равным образом не имеет значения, как будет показано в конце, и документ № X Собрания. Для внимательнаго разбора следует остановиться только на цитатах из трех других источников, а именно:

1. В старинной лифляндской хронике, написанной стихами ("Reim-chronik") находим такие стихи (645-648):
Selhen, Liven, Letten lant
waren in der Ruzen hant
vor der bruder ziten komen
der gewalt wart in benommen.

Г. Сапунов (который, кстати сказать, пользуется устарелым изданием "Scr. rer. Liv.", а не изданием: Leo Meyer'a, Paderborn, 1876), видит в этих строках доказательство того, что кроме всей ливонской и латышской страны также и земля Зелонов находилась под русским владычеством. Между тем всякому, кто знаком с историей основания немецкой колонии в Лифляндии, известно, что упомянутая Стихотворная хроника составлена в конце XIII столетия и представляет совершенно непригодный источник для истории начала столетия; ея значение, как современная свидетельства, начинается только с 1250 года¹⁸³). Впрочем, приведенная цитата, пожалуй, имеет значение, - но ровно настолько, насколько она согласуется с тем, что нам известно уже из Генриха Летляндскаго и других современных источников, а именно что ливы, летты и зелоны зависели от русских князей, хотя не все ливы, летты и зелоны были в такой зависимости. Что именно князь Куконоса покорил себе также зелонов, об этом я говорю на стр. 7, а также 24 и 25; но это были, как мне удалось, надеюсь, доказать, только зелоны праваго берега Двины. По вопросу о протяжении страны зелонов будет особенно интересно привести здесь в связи с вышесказанным те указания, кото-рыя недавно дал д-р А. Биленштейн в своем труде: "Die Grenzen des lettischen Volksstammes" и т. д. стр. 169 и след., а именно, что по некоторым документам 1226 г., поселения зелонов входили даже в пределы рижской городской марки и что как раз та же самая Стихотворная хроника в стихах 139-146, где перечисляются обитатели берегов Двины "от устья до самых истоков реки", изображает "живущими вверх по реке сперва ливов, потом зелонов и, наконец, русских; а так как при этом латыши не названы, то значит зелоны принимаются живущими по обоим берегам Двины подобно тому, как лавы ниже их и русские выше". В виду этого тем легче согласить свидетельства Генриха и Стихотворной хроники относительно подчиненности зелонов русским поскольку они принадлежали к княжеству Куконосскому.

2. Другой источник, привлекаемый к делу г. Сапуновым, есть "Chronicon Equestris Ordinis Teutonici", который, - прибавлю в пополнение устарелых указаний г. Сапунова, - уже в 1874 г. был напечатан в своем "переоначалном и полнот виде" в V томе издания "Scriptores rerum Prussicarum" Т. Гирша - под заглавием: "Die jungere Hochmeisterchronik".

¹⁸³) Ср. между прочим: О. Lorenz, Deutschlands Geschichtsquellen im Mittelalter seit der Mitte des XIII. Jahrhunderts, 2. Auflage (Berlin 1876 und 1877); Bd. II, 213 и след., особенно стр. 216.

Приводимое г. Сапуновым место читается на стр. 73 так: "Dese meister [Vinne] was seer wys van opset, vau rade ende stout van moede, ende in desen tyden stont der Oselen lant, Lieflant ende der Letten lant al onder den Ruysschen, sonder dat die Jcersten ingewonnen hadden" и т. д. Хроника составлена только в носледней четверти XV столетия и, кроме того составлена она далеко на западе, в одной из нидерландских баллей немецкаго ордена. Т. Гирш, издавший и обработавши ее, считает ее совершенно незначительной. Так напр. на стр. 41 он говорит: "Nach alien diesen dargelegten Momenten kann diese Chronik in keiner Beziehung auf den Namen einer Quellensclirift fur die altere, der Mitte des funfsehnten Jahrhunderts voraufgehende preussische Geschichte Anspruch maclien [а как доказывают соображения Гирша, то же относится и к лифляндской истории]; sie kann so ivenig dafur gelten, dass vielmehr jede fur die angegebene Zeit in ihr enthaltene ThatsaeJie erst dann Glauben verdient, wenn sie auf eine andere glaubwurdigere Quelle mruckgefuhrt werden kann". Кроме того приведенный выше отрывок хроники, в котором идет речь о первом лифляндском магистре ордена Венно (умер в 1209), заимствован по словам того же Гирша, из лифляндской стихотворной хроники (стихи 625 - 685), непригодность которой как источника для истории начала XIII столетия была только что отмечена нами. Впрочем г. Сапунов на стр. 87 пробует заменить слова "der Oselen lant" словами "земля селонов"; такая поправка действительно подтверждала бы его предположение. Но прибавка: "sonder dat die kersten ingewonnen hadden" (т. е. "кроме той [страны], которую заняли христиане") содержит ограничение, которое г. Сапунов опускает и, подводя итог на стр. 87, совершенно неверно утверждает, будто по свидетельству "Chronicon" - "вся земля Озельская (Селонов?), Ливская и Латышская состояла под властью русских".

3. Наконец, на стр. 83 г. Сапунов приводит по Гансеновскому изданию хроники Генриха Летляндскаго в "Scr. rer. Liv.", Bd., I S. 250 одно место из "Chronicon Episcoporum Lincopensium" иоганна Мессениуса, в котором упоминается о походе шведов в область Вик (Wiek) в 1220 г. (ср. Генрих XXIV, 3). Там говорится именно, что этот поход был предпринята "in Russiam" и что епископ Линкопингский был убит "а furiosa Ruthenorum gente in Becalom". Под "Recalom" следует понимать Роталия в Вике, а под "Russia, и "Rutheni" - Эстляндию и эстов. Следовательно - так заключает г. Сапунов - "Messenius Эстонию причисляет к России" (стр. 87). Но что же это доказываете? Иог. Мессений был известный и весьма плодовитый шведский писатель первой половины XVII столетия и умер в 1637 г. (см. A. A. Stierman, Bibliotheca Suiogothica, torn. II, S. 128 f. Holmiae anno MDCCXXXI); "Chronicon Episc. Lincop." составляет VII главу его "Chronicon apud Sueones Gothosque episcoporum". Я сожалею, что мне не удалось доискаться, взял ли Мессений выражения "Russia" и "Rutheni" из более ранняго источника и, если это так, то из какого, или сам обмолвился этими ошибочными терминами. (Г. Сапунов на стр. 83, примеч. 4 - приводит, что на одной карте 1459 г., составленной "fra Mauro", "в Лифляндии" под обозначением "Revele" сделано замечание: "это порт России". В каком смысле составитель карты понимал это замечание, я не могу решить из приведеннаго сообщения: понимал ли он это в том смысле, что Ревель принадлежит русским или что они им пользуются для ввоза или вывоза?). Во всяком случае указание, находимое нами у Мессения, не имеет никакой важности по сравнению с столь подробными данными, которыя сообщаешь об эстах в первую четверть XIII столетия лифляндский хронист! - Должен исправить также ошибку Гансена в цитированном г. Сапуновым отрывке: будто под этим именем [Russia] и в других местах подразумевается Эстония - по словам Гр[убера] Ind. Ill, s. v. Silv. doc. N. V. b. Cp. Arndt. VII, 7". Справившись с I. 0. Gruber, Origines Livoniae (Francoforti et Lipsiae, anno MDCCXL), я убедился, что там речь идет не об "Эстонии", а о Ливонии и что тот документ "N. V. b." есть № X "Собрания" Бунге.

Сообразив все вышеприведенное, видим, что выводы г. Сапунова относительно пространственнаго распространения русскаго владычества в теперешнем прибалтийском крае привели к странному результату: получилось хаотическое смешение научно допустимаго с научно недопустимым. Научно допустимое относится отчасти к вопросам из такого периода времени, который не входит в область моего изследования; с другой же стороны он сообщает такие факты, которые совпадают с моим изложением предмета. Среди, же научно допустимаго нет ничего, что бы противоречшо моим выводам!

В подкрепление своих выводов г. Сапунов приводит на стр. 87 и след. ряд выписок из русских историков. "Все русские историки, замечает он, признают, что народы, жившие в прибалтийском крае, находились в большей или меньшей зависимости от князей русских". Насколько справедливо такое утверждение в частностях, об этом могут судить читатели сами. Я же не останавливаюсь на проверке этого утверждения прежде всего потому, что указанные здесь авторы, собственно говоря, не разрабатывают моей темы: владычество русских в конце XII и начале XIII столетия, - а ведут речь о таких исторических отношениях, которыя имели место на несколько столетий раньше. Переходя на стр. 88 к немецким историкам прибалтийскаго края, г. Сапунов замечает: "вообще говоря, только в последнее время замечается тенденция их ослаблять как в объеме, так и в степени первоначальное влияние русских в прибалтийском крае". Имен и цитат рецензент не приводит; между тем то, что обозначено здесь словом "тенденция", является в большинстве случаев просто результатом успехов научной исторической критики, которая между прочим и в разбираемых мною вопросах заставила отбросить не одно наивное воззрение прежняго времени.

Наконец, по утверждению критика на стр. 88 и след., и у меня можно указать такия места, где я противоречу первоначальным моим утверждениям (относительно пространственнаго протяжения владычества русских)! Но что же находим далее? Ряд цитат из моей работы, которыя на самом деле ровно ничего такого не содержать, что бы сколько нибудь стояло в противоречии с моими выводами. В этом могут убедиться сами читатели; а для облегчения справок привожу двойное обозначение страниц: по русскому манускрипту и по немецкому печатному тексту моей работы: стр. 40 русскаго перевода соответствует стр. 20 (внизу) - немецкаго издания; стр. 125 - стр. 61 (внизу) и 62 (вверху); стр. 188 - 189 - стр. 90; стр. 200 - стр. 95; стр. 208 - стр. 99; стр. 209 - стр. 99. Только в одном месте, может быть, на первый взгляд покажется читателю, что противоречие есть. На стр. 40 (вверху) я говорю о том, что ливы из местности Торейда в 1206 г. "по зову князя Владимира Полоцкаго приняли участие в осаде Икскуля". Г. Сапунов на это замечает: "Следовательно Торейда зависела от Владимира". Смелое заключение! Если я кого нибудь "зову" на помощь и он приходит, это еще не значит, что он от меня зависит. Если же мое выражение само по себе неясно г. Сапунову, то он мог бы убедиться, справившись с Генрихом X, 12, что там нет употребленнаго мною слова "auffordern", а сказано: "Misit itaque rex nuncios Thoredensibus et Leththis et paganis in circuitu, ut omnes contra Rigenses venirent in expeditionem. Unde gavisi [?] Thoredenses conveniunt" и т. д. - Почти невероятной небрежностью со стороны г. Сапунова является то, что он "противоречие с предыдущим изложением" усматривает в моем замечании (на стр. 61 - внизу), что укрепление Аутине находилось во владении князя Герцике! В чем же однако противоречие, если я уже гораздо раньше, многократно и еще обстоятельнее говорил про этот полоцкий уделв латышском крае: сперва на стр. 2, потом на стр. 7 и след., на стр. 26 и след., а специально о принадлежности Аутине княжеству Герцике уже на стр. 5, потом от стр. 29 до 34 (примечание) и на стр. 46 и след.!? - Г. Сапунов выдвигает против меня еще один авторитет, желая оспорить им мое слишком, по его мнению, узкое ограничение пространства русскаго владычества: на стр. 89 он замечает, что "по словам Гиерна, Имера также находилась в зависимости от псковичей".

Кто же этотцитируемый им авторитет? Томас Гиерн, писатель XVII столетия, котораго еще не один научно работающий изследователь не удостоивал чести признавать за особенный авторитет. Если г. Сапунов действительно имеет фактическое основание сомневаться в справедливости моего воззрения на Имеру, то зачем же он прикрывается именем Гиерна (отличное от моего воззрения сообщение этого последняго в "Monumenta Livoniae antiquae", Bd. I, S. 79,как я это покажу после, при обсуждении VI отдела, основывается в существенных своих чертах на неверном толковании Генриха XI, 7) и не пробует опровергнуть хотя бы в кратких словах того, что я изложил по этому вопросу на стр. 58-60?!

В заключение I отдела своей рецензии г. Сапунов, на стр. 89, пишет: "Что касается вопроса: насколько слаба была зависимость ливских, латышских и эстонских земель от русских, то можно сказать только, что понятие о "слабости" - понятие относительное". После этого следовало бы ожидать, что г. Сапунов войдет в подробное разсмотрение того, что мне удалось установить путем серьезнаго изследования, как было уже сказано, на стр. 3-5 и в других местах относительно рода зависимости отдельных местностей от русских. Вместо этого рецензент ограничивается несколькими довольно странными нападками политическаго характера, а именно: "Если сравнить зависимость местных племен от русских, - зависимость, не сопровождавшуюся истреблением и обнищанием туземных племен, - с зависимостью их от немцев, совершенно их поработивших, а отчасти и истребивших, то, конечно, зависимость от русских следует признать слабою". Выслушивая такия преувеличенный обвинения, чувствуешь потребность спросить хотя бы вот о чем: чье владычество, при всем суровом гнете, в котором не неповинны были и русские с их опустошительными походами¹⁸⁴) (параллельно указанным г. Сапуновым у Генриха XIX, 3 и XIX, 4 случаям суровости немцев), принесло туземцам прочныя блага как духовнаго, так и материальнаго характера, - владычество ли русских до начала XIII столетия, которое выражалось только в получении дани да, может быть, еще в войсковой повинности, или же господство немцев, пришедшее на смену первоначальному русскому владычеству, господство, культурное значение котораго я уже характеризовал кратко на стр. 223 моего сочинения?

¹⁸⁴) См. приведенныя у меня ссылки на источники по поводу походов русских, между прочим также прим. 143, где приведено суждение Р. Гаусмана из его "Ringen der Deutschen und Danen" стр. 8. ("Die Zilge der Eussen waren die verheerendsten und geftirchtetsten im Lande").

Далее г. Сапунов говорить так: "Тем не менее зависимость эта была в то время для всех очевидна и не возбуждала никаких сомнений. Надеюсь, автор не заподозрит папу Климента III ни в пристрастии к русским, ни в том, что он пользовался в данном случае неверными сведениями, а между тем этот папа говорит прямо, что епископство Икскюльское находится in Ruthenia".

Г. Сапунов здесь не знает - так по крайней мере я готов думать, хотя и трудно предположить это - против кого возражаешь. Ему стоило только перечитать стр. 3-5 моей работы, чтобы убедиться, что я как раз возстаю и возстаю с доказательствами протпв того мнения, будто бы до XIII столетия "владычества" русских не было. Булла папы Климента III следовательно не опровергает меня, а напротив подтверждаешь вывод, к которому я пришел сам! - положим сперва на основании общих соображений.

Во II отделе рецензии (стр. 89-100) г. Сапунов разсматривает вопрос о прекращении русскаго владычества, в частности - вопрос о том, отказались ли русские от своего господства в двинском крае и в Эстляндии, между тем как я вопрос об отказе их владеть Толовой, как то упоминает и г. Сапунов на стр. 81 (на первой строке которой нужно впрочем вместо "1210" г. поставить 1212), оставил открытым в виду неполноты материала, доставляемаго источниками.

Г. Сапунов прежде всего возражает против того места хроники Генриха Летляндскаго XVI, 2, где говорится о том, как князь Владимир полоцкий отступился от владения двинским краям в 1212 г. под условием - как там сказано - "чтобы был заключен между ними вечный мир, как против литовцев, так и против других язычников, и чтобы купцам всегда был открыт свободный путь по Двине". Против факта отречения от господства г. Сапунов приводить слова Костомарова: "Факт сам по себе невероятный и темный, без подробностей, который от нас укрылись" ("Северно-русския народоправства", стр. 337), указываешь в примечании также на Соловьева, возражения котораго однако были уже опровергнуты мною на стр. 88 и след., и далее, отметив содержание заключеннаго русскими договора, разсуждает так: "У полоцкаго князя, кроме немцев, были единственные враги - литовцы; другие же враги немцев были естественными союзниками русских. Следовательно вся тяжесть этого [создаваемаго договором] обязательства [союза против литовцев и других язычников] падала главным образом на полоцкаго князя. Что касается безопасности торговли по Двине, то, как известно, русские гораздо раньше прихода немцев, плавали здесь - и дальше на Готланд - совершенно безопасно: в XII веке русская торговля на Балтийском море играла первую роль¹⁸⁵).

Г. Сапунов высказывается опять с удивительной решительностью: он знает якобы достоверно, что русские спокон века "совершенно безопасно" плавали по Двине, самое большее, что он готовь допустить, - это опасность со стороны литовцев. Но "другие язычники", как известно, не раз бывали в союзе с литовцами, так напр., южные обитатели берегов Двины, зелоны и семигалы, которые не редко, по словам Генриха, "позволяли литовцам проходить через свою землю и переправляться через Двину": группировка партий не представляется ли тогда несколько иною? Говоря совсем вообще, в период борьбы с немцами туземцы теперешняго балтийскаго края были, конечно, в большпнстве случаев "естественными союзниками" русских. Но, заметим прежде всего, представляется по меньшей мере мыслимым, что князь полоцкий, для того чтобы в лице епископа Альберта приобрести себе могущественнаго союзника против опасной Литвы, мог отказаться от дани, платимой ему Двинскою областью, - дани, которую могущество епископа делало и без того ненадежной в будущем - покинуть своих прежних, довольно слабых "естественных союзников" и, как следствие этого, - примкнуть к новому союзнику против них. На деятельную помощь полоцкаго князя против туземцев Альберт, должно быть, не разсчитывал; вряд ли он возложил на него такую "тяжесть обязательства"; ему достаточно было, чтобы последний соблюдал мир. - С другой стороны, такое соглашение насчет "свободной" торговли по Двине, заметим здесь в дополнение к сказанному на стр. 89, имело для русских большое значение, так как устье и нижнее течение реки находилось во власти немцев и последние могли запереть его для торговли в любое время. Семнадцать лет спустя (1229) это обстоятельство и привело к договору, который князь Мстислав Давыдович Смоленский от своего имени и от имени князей Витебска и Полоцка заключил с купцами Риги и Готланда; договор этот - на этот раз в наибольшем объеме - установил безпрепятственную торговлю обеих сторон на началах полной взаимности и самой широкой свободы¹⁸⁶).

¹⁸⁵) "Русские", прибавлю я в пополнение того, что г. Сапунов сообщает в примечании 1) к стр. 90, - уже в 1158 г. герцогом Генрихом Львом были приглашены посещать вольную гавань Любека; но эти ведущие морскую торговлю "русские" были на самом деле варяги или их потолки, в Новгороде и других местах перемешавшиеся со славянами (так напр., упоминаемый у Генриха XIV, 9 "умный и богатый человек из Смоленска" - очевидно купец - "по имени Лудольф" - наверное не русский). Ср. мои "Notizen" в "Bait. Monatsclirift", 189G, S. 216 f.
¹⁸⁶) Вunge "Urkundenbuch" Bd. I, Nr. CI. Сохранилось несколько редакций в Риге; оне составляют, как известно, в то же время древнейшие из сохранившихся в подлинник русских грамот и описаны с соответствующими указаниями в "Katalog der Ausstellung zum X. archaologischen Kongress in Riga 1896" (Eiga, W. F. Hacker 1896), стр. 176 и след. О торговле на Двине см. Н. Hildebrand, "Das deutsche Kontor zu Polozk" в "Bait. Monatschrift", 1873, стр. 342 и след.

Наконец, г. Сапунов выдвигает еще следующее. Во первых. Еще в разсказе о последнем нападении, предпринятом князем Владимиром в 1216 г., Генрих (XIX, 10) говорит определенно, что "он всегда искал, как бы ниспровергнуть ливонскую церковь". Между тем замечание хрониста: "qui semper Lyvonensem ecclesiam querebat disturbare", выраженное относительным придаточным предложением, дает на самом деле лишь самую общую характеристику факта, причем нужно обратить внимание еще на то, что Владимир предпринял поход не по собственному почину, но побуждаемый к тому эстами и в союзе на этот раз с литовцами.

Во вторых. Г. Сапунов удивляется, что хронист не упоминает, при этом случае, ни одним словом о мире 1212 г. и не делает князю никакого упрека за нарушение мира; но такое недоумение рецензента совершенно субективно, настолько же субективно, как то, что он этот мир называет почему то "пресловутым"! Притом я мог бы напомнить то, что сказано в моем сочинении, а именно, что, по мнению Генриха (XXV, 2), Божия Матерь Повелительница (следовательно, особая Покровительница) Лифляндии, вместе Царица Небесная и Повелительница мира и всех стран, "покарала" русскаго князя внезапной смертью, как только он вторгся в Лифляндию.

Разсказ Генриха о том, что русский князь отказался от дани, которую платили ливы, при ближайшем разсмотрении не заключает в себе - вопреки мнению Костомарова - ничего "невероятнаго", ни особенно "темнаго"; и я думаю, что приведенныя при том "подробности" только подкрепляют и усиливают правдоподобие разсказа. При оценке положения вещей мы должны прежде всего исходить из того факта, который г. Сапунов упускает из виду, - что князь Владимир уже тогда, когда он приглашал епископа Альберта на свидание в Герцике, мог вместе с тем предупредить последняго о том, что он хотел бы не только "привлечь его к ответу" по поводу лпвской дани, но и договориться с ним насчет обезпечения торговли на Двине и союза с литовцами (XVI, 2 внизу). Почин переговоров по обоим вопросам исходил таким образом от самого князя Владимира, на что немцы при заключении договора и могли ссылаться¹⁸⁷). Поэтому по крайней мере отказ русских от ливской дани является тем лишним преимуществом, котораго добился епископ Альберт в переговорах при Герцике. - Перенесемся еще раз в то положение вещей, которое существовало перед самым заключением договора. Так как епископ Альберт упорно не соглашался прекратить "крещение ливов", князь Владимир прервал первоначальные переговоры и выступил в поход со своим войском. Его требования от немцев имели для последних весьма многозначительный смысл: прекратить обращение ливов значило для них очистить тот край, который они подчинили себе с величайшими жертвами и в котором они успели уже давно утвердиться! Отсюда понятно вполне их раздражение и та особенная готовность сразиться с врагом, о которой хронист неоднократно говорить в этом месте; весьма вероятно также, что и те парламентеры, которых епископ, в виду обоих войск, отрядил перед началом боя к русскому князю, обратили внимание последняго на чрезвычайное боевое возбуждение немецкаго войска и на его причину. Князю и его войскам хорошо известны были военныя преимущества иноземнаго противника, которыя они не раз испытали на себе; а теперь его воинственный пыл мог показаться особенно грозным, тем более что в этот раз впервые все немецкие воины были в полном вооружении, между тем русский князь, если верить Генриху, уже с самаго начала не разсчитывал воевать серьезно, а думал только запугать епископа Альберта своим войском. - Среди уполномоченных епископа, кроме изгнаннаго в то время из Пскова князя Владимира, который был родственником епископу и нашел у него приют, упоминается еще высокопоставленное духовное лицо: рижский соборный священник (Dompropst) Иоанн. О нем говорится не раз с похвалою и в хронике, и в грамотах; он то и мог также подействовать на совесть князя¹⁸⁸) и в ответ на заявление последняго, что "в его власти крестить его холопов ливов или оставить не крещеными", напомнить ему о том разрешении, которое он когда то охотно дал епископу Мейнгарду (наделив его притом подарками) - крестить язычников - ливов.

¹⁸⁷) Что князь уже при самом пригдашении епископа на свидание выставил на вид в виде предложения два последние пункта, - это, замечу я, могло бы говорить за возможность факта неуплаты погледней дани, вопреки обязательству епископа, о чем я говорил уже на стр. 82 моего перваго труда; пусть даже такое предложение князя имело целью лишь заманить епископа в Герцике.
¹⁸⁸) Князь, по словам Генриха, был "увещеваем не притеснять войною юную церковь".

¹⁸⁹) Генрих (XI, 8) называст его: "nimium credulus".

Такое решительное отречение от своих прав, со стороны полоцкаго князя Владимира, которое совершилось в 1212 г. при Герцике, очевидно имело значение фактическим признания им верховных прав епископа Альберта, как единаго повелителя области двинских латышей. Речь шла в особенности: 1) об обладании упраздненным куконосским княжеством, 2) о непосредственном владении обширной областью, отторгнутой от княжества Герцике, и 3) о вассальной зависимости князя Герцике от Рижскаго епископства. На стр. 75 и след. моего перваго сочинения я уже указал на то, что по миру 1210 года во всяком случае "могло быть достигнуто молчаливое признание statu quo"; к тому же я возвращаюсь и на стр. 90 по другому поводу. Хотя хронист не говорит этого прямо, но последовавший в 1212 году отказ русскаго князя от дани двинских ливов заключал в себе, согласно правовым воззрениям эпохи, и этот несомненный смысл, что и все другия прерогативы верховной власти над латышским краем утрачивались с этого времени русскими. В начале XIII столетия, наверно, никто не ломал себе головы над тем, насколько такое толкование совпадало буква в букву с договором: так теоретически в то время не разсуждали, а руководились в разрешении вопроса наличными фактами. В этом именно смысле я и понимал - поскольку вопрос касался распространения полоцкаго владычества в ливском и латышском крае - приводимую ниже тираду (со стр. 114 моей большой работы), которая возбуждает сомнения в г. Сапунове (на стр. 81 и 89 и след.): "Мы видели, что, хотя во всех других местах господство немцев было вполне признано русскими, в одной только области [Толове, платившей дань Полоцку] оно было признано невполне".

В виду этого теряют всякое значение слова г. Сапунова, которыми он (на стр. 91) так заканчивает свой краткий отчет о судьбе Куконосскаго княжества: "Следовательно князь Вячко сжег город, но не подчинился". Последняго я, вообще говоря, нигде и не утверждал; напротив, на своем месте (стр. 51) я выразился так: "Так перестало существовать княжество Куконос, оставленное самими русскими". Наконец, странное производить впечатление замечание, которое г. Сапунов делает в заключение своего очерка истории княжества Герцике (на стр. 93): "И так, вопрос о добровольном отказе князя Всеволода от Герцике остается, во всяком случае, крайне неясным и потому не решенным". Где и когда говорил я о "добровольном отказе" Всеволода? Еще раз мы натолкнулись на такое элементарное недоразумение, что я не имею надобности даже опровергать его! Я могу, таким образом, с твердым убеждением повторить все то, что я сказал о судьбе Герцике настр. 51-68 и 90-112; мне нужно только остановиться ненадолго на двух примечаниях (1 и 3) к стр. 92, где г. Сапунов хочет, повидимому, быть более самостоятельным!". Но при этом он упускает из впду то, что я сказал (на стр. 68, пр. 2; стр. 101, пр. 2 и стр. 250) против приводимых им суждений Пабста и Э. Деринга!

Далее, на стр. 93 и след., г. Сапунов разсматривает вопрос об отказе новгородцев от эстонскаго края в 1224 и опять не соглашается с моим изложением фактов. Но вместо того, чтобы шаг за шагом проследить мой анализ событий (на стр. 140 и 217 и след.), он берет только приводимое мною место из первой Новгородской летописи под 6736 (1228) годом и обясняет, но какому поводу псковичи дали свой характерный ответ князю Ярославу Всеволодовичу новгородскому (что я сделал сам, правда кратко и ссылаясь на Бестужева-Рюмина, Соловьева и Боннеля; на стр. 150 и след. и на что я ссылаюсь опять на стр. 219 моей работы). Но все это ничуть не меняет факта, а именно того, что псковичи признали в весьма определенных выражениях - как я только что отметил - безплодность своей долголетней борьбы с немцами!

После этого, на стр. 95 - 99, г. Сапунов приводить ряд выписок из источников, которыя, нельзя сказать, чтобы были выбраны с достаточно строгой критикой и обнимают период от 1234 г. до времен иоанна Грознаго. Там идет речь о многочисленных военных предприятиях русских против лиФляндцев и о возобновлены ими их якобы законных притязаний на земли, находившаяся во владении последних, что, конечно, было мне не безизвестно. Но что же все это доказывает? Изо всего приводимаго г. Сапуновым, мы можем вывести только, что в последующия времена такия притязания были неоднократно заявляемы, но все это ничуть не опровергаешь моего утверждения, что "в 1224 г. русские отказались ото всего, чем они непосредственно владели (хотя бы и временно) в эстонском крае, а также и от всякой дани с этого края, признав, в определенных словах или без слов, statum quo даннаго момента". И в истории других народов множество раз бывало, что, даже после совершенно форменнаго отречения от них, старыя притязания снова воскресали, и снова пытались придать им законную силу. Наглядным примером тому, в той же области русско-лифляндских отношений, которая нас интересует, может служить князь Владимир полоцкий. В 1212 г. он отказался от гвоих прежних владений на Двине, а спустя четыре года он соединяется с эстами и литовцами для того, чтобы вернуть себе утраченное право!

Далее на стр. 99 приводится несколько не идущих в данном случае к делу цитат из второй главы моего сочинения относительно дани, платимой землею Толовой Пскову (стр. 113-164), причем я сам отмечаю, что мы не в состоянии определить, когда состоялся и состоялся ли вообще - отказ русских от этой дани (см. суждение о том д-ра А. Хедерстрема ниже на стр. 366). Точно также не имеют значения: приведенная уже у меня на стр. 161-2 цитата из грамоты Дерптскаго епископа Бернарда II, цитата из сочинения Гильдебранда "Chronik Heinrichs von Lettland", стр. 37, которую можно относить лишь ко времени, описываемому хронистом, но нельзя распространять на позднейшую эпоху, цитата из Соловьева¹⁹⁰) и, наконець, цитаты из Бестужева-Рюмина, Иловайскаго и Костомарова, имеющия лишь самый общий смысл. Если г. Сапунов не мог согласиться с моим взглядом, что русские, заключая мир в 1224 году, должны были отказаться от Угаунии и остальной Эстляндии, потому именно, что им тогда было возвращено право брать дань с Толовы, то, в виду скудости позднейших свидетельств, он должен бы был поступить так, как сделал я, а именно изследовать те ближайшия обстоятельства, при которых мир был заключен; г. Сапунов об этом не подумал. Правда, одну фразу в моем изложении он вырывает из общей связи, вырывает затем, чтобы истолковать ее неверно! На стр. 219 я говорю: "В то же время новгородцы были уже на пути для выручки Дерпта, когда получили в Пскове весть, что он взят [также весть о смерти бывшаго куконосскаго, впоследствии дерптскаго князя Вячко]. Вместо того чтобы вторгнуться сейчас же в Угаунию и по крайней мере попытаться вернуть ее, они примирились с совершившимся фактом ея окончательнаго перехода в немецкия руки и ушли обратно, хотя, как замечает Генрих, с горем и досадой (XXIII, 6"). Г. Сапунов цитирует на стр. 81 слова: "русские примирились с совершившимся фактом" и прибавляет: "т. е. с завоеванием края немцами" и таким образом незаконно обобщаешь то, что сказано про один специальный случай.

Третий отдел рецензии (стр. 100-109) направлен против следующаго места моей работы: "Русским были чужды такого рода культурныя стремления; они не думали о том, чтобы обезпечить по крайней мере свое господство введением христианства: это обстоятельство и имело роковыя последствия для их власти" (стр. 213-214), особенно же против второй половины только что приведенной цитаты.

¹⁹⁰) Мнение Соловьева об обложении данью Дерптскаго епископства опровергнуто Георгом фон Бреверн, Studien zur Geschichte Liv-, Est- tmd Kurlanda. (Dorpat. 1858) Bd. I, S. 223. - В дополнение к тому, что сказано о русско-эстонских отношениях до XII столетия включительно, обращаю внимание на дельную работу А. Н. Snellman'a в "Finska Fornminnesforeningens Tidskrift", XVI (Helsingissa, 1896), который во многом расходится с традиционными русскими воззрениями.

Непосредственное же продолжение ея, которое г. Сапунов цитировал на 81 стр., он здесь - на стр. 100 - опускает, а именно: "Совершенно разрозненныя, так сказать, случайный попытки крестить туземцев, вызванный чисто внешними побуждениями, в Толове и Угаунии, не имели дальнейших последствий". Подобным же образом полемизирует он и по поводу того места хроники Генриха (XVI, 2), которое я привожу на стр. 15 -16 и 81: "Есть обычай у королей русских, когда покорять они какой народ, не подчинять его вере Христовой, а только облагать его платежем дани и денег".

Замечу с самаго начала, что возражать моему критику по этому именно отделу для меня особенно затруднительно, - не потому, что он выступает здесь с особенно вескими аргументами, - напротив, я не нахожу между ними ровно ничего такого, что могло бы поколебать мое убеждение - но потому, что приемы г. Сапунова до крайности ненаучны и совершенно не поддаются логической проверке!

Так г. Сапунов исходит из того положения (которое и старается доказать), что до прихода немцев восточная церковь уже приобрела себе многочисленных последователей среди туземцев теперешняго прибалтийскаго края и что немцы попгом силой обратили их в католичество. Чтобы доказать это, рецензент прибегает к непрямому способу доказательства.

На стр. 100, приводится, что, по словам митрополита Илариона, Владимир "обратил от заблуждения идолопоклонства всю область свою", и что другой ближайший к тому времени свидетель, мних Иаков говорить, что Владимир "крестил всю русскую землю от конца до конца. . . Всю землю русскую и все грады украсил святыми церквами". - Напомню, что митрополит Иларион был современником Ярослава I и что его и мниха иакова свидетельства вошли в так называемую Несторову летопись"¹⁹¹). Но историческая ценность последней сама по себе не велика, а выше приведенный свидетельства, если взять их буквальный смысл, производят ли впечатление правдоподобия, особенно если вспомнить, что Русь времен Владимира Св. была государством без устойчивых границ?!

Вероятно, и г. Сапунов имеет на этот счет сомнения, но, не высказывая их, он продолжает так: "Из летописей же видно, что Владимир не только посылал повсюду епископов и пресвитеров крестить народ русский, по и сам лично ездил с епископами по некоторым областям для евангельской проповеди. В важнейшие города подвластной ему Руси он разослал сыновей своих, чтобы они своим примером, авторитетом и властию содействовали исполнению воли отца.

¹⁹¹) О личности и сочинениях обоих говорится, между прочим, у Макария, во многих местах его Истории Русской Церкви, оба первые тома (С.-Петерб. 1868 р. 2-ое изд.).

Владимир, говорится в летописи, "посла с ними (с детьми своими) и священники, заповедая сыном своим, да кождо по области своей повелевает учити и крестити людей и церкви ставити; еже и бысть". (Полн. Собр. Р. Лет. 259). "Владимир посылал также миссионеров к Волжским Болгарам и обратил некоторых из них в христианиство, а также четырех князей их" (Макарий, Ист. Рус. Церкви I, 22); "старался он насадить христианство даже в глубине севера, в Биармии, на берегах Двины Северной" (Ibid. I, 23): "В XI в. уже существовал монастырь Челменский в Олонецком крае; в XII в. на слияиии р. Сухоны и Юга существовал монастырь Гляденский (К. И. Бестужев Рюмин, Русск. История I, 231-232)". Следуют дальше еще указания на распро-страпение христианства в XII и XIII столетиях в некоторых других местностях с нерусским населением и цитата из "католическаго" историка Нарбута о вторжении восточной церкви в Литву, по поводу которой г. Сапунов замечает: "И приведенных примеров, полагаю, достаточно, чтобы видеть, во-первых, что христианство - точнее православие¹⁹²) - на первых же порах распространилось до отдаленнейших пределов России, а, во-вторых, что князья русские принимали в этом святом деле деятельное участие. Если так было везде, то почему только в Прибалтийском крае было иначе? Ведь этот край, как мы видели, с древнейших времеы находился под влиянием России".

Что русские с давних пор имели "влияние" на значительную часть теперешняго прибалтийскаго края, это не подлежит сомнению. Но из этого всетаки не следует, чтобы они хлопотали о распространении христианства среди туземцев этого края, как они это делали в других местах, но, заметим, не повсюду; да и сам г. Сапунов признается, на стр. 102, что "ничего не говорится в русских летописях" о миссионерской деятельности русских в теперешнем прибалтийском крае. Впрочем, в обяснение этого он приводит "глубоко справедливыя", но его мнению, слова из сочинения преосв. Павла, бывшаго епископа псковскаго: "Кое что из прежних занятий" (Псков, 1872), а именно: "Без шуму и огласки, тихо, незаметно, но ощутительно росла и множилась паства церкви до самых крайних пределов тогдашней России. От этой то скромности и смирения первых проповедников христианства в России, от этой то тишины в ходе распространения и учреждения сего дела Божия в нашем отечестве, мы имеем очень скудныя сведения о первых успехах христианских проповедников в России вообще и почти никаких у инородцев ея в частности.

¹⁹²) О "православии" и "правосиавной церкви" в то время еще не могло быть и речи.

Прежде всего представляется вопрос: знаем ли мы вообще что нибудь о том, что летты и эсты принадлежали когда либо к восточной церкви? Единственное, что удалось добыть по этому поводу историческому изследованию, это те "разрозненныя и случайныя попытки крестить туземцев в Толове и Угаунии, вызваяныя чисто внешними побуждениями", о которых мне уже пришлось сказать, что "оне не имели никакого зна-чения". Подробнее я говорю об этих миссионерских попытках русских на стр. 117-123, 169 и 177 и. сл.; единственным источником служить Генрих Летляндский, особенно XI, 7, XIV, и XX, 2. Эти места опять приводятся г. Сапуновым на стр. 103 и 104; па 103 стр. он воспроизводит сперва место из XVIII, 3, которое я разсматриваю на стр. 130 и сл.; на 105 стр. приводится вторично цитата из сочинения - Hiarn: "Ehst- Lyf- und Lettlaendische Geschichte", которой он уже пользовался на стр. 89 и которая, как я это покажу на стр. 351, есть не что иное как пересказ XI, 7 хроники Генриха, основанный на неверном истолковании места и снабженный притом произвольными прибавками.

Из хроники Генриха г. Сапунов извлекает все места, где что-либо говорится о восточной церкви или о русских князьях. Так, он констатирует на стр. 102, совершенно справедливо, что в Герцике были "церкви" (XIII, 4) и полагает, также справедливо, что церкви могли были быть и в Куконосе; относительно диакона Стефана (X, 3) он считает весьма вероятным, что там было постоянное его местожительство. Подчеркивается то, что Генрих выставляет князя Всеволода весьма ревностным противником латинской церкви (XIII, 4), и отмечается факт, что кн. Вячко причинил из Дерпта много вреда латинянам (ХХVIII, 2 и XXVIII, 3). О кн. Владимире, изгнанном из Пскова, г. Сапунов полагает на стр. 103, что и он смотрел не равнодушно на распространение католицизма (XVIII, 2; к этому толкованию я еще возвращусь ниже на стр. 357). На стр. 104 рецензент предпосылает известному отрицательному суждению Генриха о греческой церкви (XXVIII, 4) такое, нельзя сказать, чтоб удачное замечание: "Генрих Латыш вообще признает, что и православная церковь не относилась безучастно к Ливонии"! Между тем у Генриха сказано: ". . . mater Ruthenica sterilis semper et infecunda, que non spe regenerations in fide Jesu Christi, sed spe tributorum et spoliarum terras sibi subjugare conaturo. Вот все, что г. Сапунов мог извлечь из Генриха Летляндскаго. К этому прибавлено еще кое что на стр. 105, где он ссылается на то, что весной 1206 г. послы ливов жаловались на "intolerabile jugum fidei" (XI, 1) князю Владимиру полоцкому, стараясь убедить его соединиться вместе и прогнать немцев (см. стр. 32 моего сочинения). При этом г. Сапунов замечает, что здесь речь идет о католицизме, а вслед за тем дает этому свидетельству такой оборот, как будто ливы жаловались на угнетение среди них восточнаго вероисповедания, на что там нет и намека! Рецензент пишет буквально следующее: "Несмотря на крайне суровыя меры немцев, православие не было задушено и по временам давало себя чувствовать, особенно благодаря тому, что многие из насильно обращенных в католичество туземцев, для которых "intole-rabile jugum fidei" (латинства), поднимали возстания и явно склонялись на сторону русских"; и непосредственно за тем продолжает: "Это обезпокоило даже самый Рим, что видно из следующаго письма папы Гонорея III", текст котораго дальше и приводится. Но в этом письме не говорится ровно ни одного слова про то, чтобы кто нибудь из туземцев принадлежал к греческой церкви, ни про "склонность их к русским" ¹⁹³)!

¹⁹³) Булла напечатана Тургеневым в "Historica Russiae Monumenta" т. I, № XII; потом у Бунге "Urkundenbuch" Bd. I, № LV. Она помечена 8 Февраля 1222 г.; приводим наивозможно точный ея перевод: "Гонорий III и пр. к судьям в Лифляндии. От нашего достопочтеннаго брата, епископа Лифляндской церкви, дошло до нас известие, что некоторые из русских приходят жить в Лифляндию и, так как сами они придерживаются греческаго обряда, [а] латинское крещение проклинают, как достойное отвращения, но соблюдают праздников и предписанных постов, а браки между новообращенными расторгают. Для того чтобы необузданием их дерзости не возбудить более греческую схизму и для того чтобы не казалось, что мы ей потворствуем нашим равнодушием, поручаем мы вам смирять такую дерзость русских и, имея ввиду устранить соблазн между новообращенными, добиваться того, чтобы названные русские соблюдали латинские обряды, так чтобы следование греческой обрядности знаменовало их отделение от главы, т. е. от римской церкви.

Слова "ne schisma Graecorum suscitetur" ("чтобы не возбудить более греческую схизму") г. Сапунов подчеркивает; конечно, папе и епископу Альберту было весьма важно, чтобы эта схизма не была занесена в Лифляндию из России! Но кто были эти русские? Это не поддается определению. По поводу многочисленных военнопленных, которые именно зимой 1221 и 1222 г. (Генрих XXV, 5 и 6) из псковскаго и новгородскаго княжества были уведены в Лифляндию (см. мое сочинение, стр. 198), Пабст замечает (стр. 300, прим. 9): "Вряд ли это те русские в Лифляндии, о которых папа писал 8 Февраля 1222 г. в грамоте № 65".

И далее утверждает г. Сапунов на стр. 106, что после того как епископ Альберт, после занятия Дерпта и завоевания Эзеля, "сделался, так сказать [!], de facto господином всего края" (между тем г. Сапунов только что не соглашался признать, чтобы русские от чего либо отказывались в прибалтийском крае!), "православие было стеснено еще сильнее". Затем следует цитата из Востокова, "Описание рукописей Румянцевскаго Музеума": "Многие из латышей и эстов должны были изменить православной вере; но многие, конечно, остались верными православию; можно думать, что некоторые даже удалились из своей родины и переселились под кров и защиту русских. По крайней мере один из таковых выходцев был тот латыш, священник в Городище (новгородской епархии), сын котораго Гюрги (Георгий) во 1270 г. написал напрестольное евангелие, до ныне сохранившееся". С удивлением спросит всякий сколько нибудь знакомый с материалом читатель, из каких это источников могли быть почерпнуты столь неожиданные "факты", - и вот примечание автора поучает нас, что таким источником была надпись на древнерусском языке, сама по себе не лишенная интереса" которая сохранилась в рукописи: "писах же книгы сия аз гюрги сын попов, глаголемаго латыша с городища". И на таком то скудном фундаменте возводить все свое фантастическое здание г. Сапунов¹⁹⁴)!!

По поводу Дерпта г. Сапунов заявляет (стр. 103), что великий князь Ярослав "построил в нем две православныя церкви, одну - во имя св. Николая Чудотворца, другую - во имя своего ангела, великомученика Георгия".

¹⁹⁴) Впрочем, он прибавляет в примечании еще следующее: "В другом месте ниже я приведу некоторыя данныя, доказывающия влияние русских на латышей в древнейшую эпоху: 1) в религиозном отношении, 2) в отношении родового быта и 3) в судебном отношении". Здесь имеется в виду доклад I. Крюгера, который два года тому назад был им прочитан на археологическом сезде, и о котором г. Сапунов упоминает на стр. 131; я также коснусь его ниже (стр. 379). Но г. Сапунов не упоминает вовсе о том, что очень коротенький официальный доклад г. Крюгера вызвал потом очень энергическия возражения, которыя напечатаны в "Известиях X Археологическаго сезда в Риге 1-15 августа 1896 г.". (Рига, 1896), стр. 95.

На только что приведенныя пространныя соображения рецензента я замечу только одно, - что тот единственный "латышский" поп из Городища, которому Востоков и г. Сапунов придали такое огромное значение, мог попасть в Россию напр. как военнопленный и раньше не быть священником, или же появиться в России каким нибудь другим образом, причем еще позволительно сомневаться, был ли он латышской национальности, потому что из скуднаго известия о нем этого определенно не следует.

Источником известия служить - легендарное сказание (!), которое и цитируется в примечании. Заглавие его такое: "Повесть о начале и основании Псковскаго Печерскаго первокласснаго монастыря, взятая из древних летописцев, обретающихся в книгохранительнице онаго монастыря" (Второе издание. Псков, 1849 г.). В примечании 2 г. Сапунов приводит относящееся сюда место; но по Макарию, История русской церкви, т. VI, кн. II, стр. 41, - этот самый Печерский монастырь (Печур), находящийся невдалеке от Пскова на границе Лифляндии, был "освящен" только 15 августа 1477 г. Что, согласно приведенному сказанию, в Дерпте во второй половине XV столетия существовала не одна православная церковь во имя святых Николая и Георгия, а две, одна - св. Николая, а другая - св. Георгия, - этому тем легче можно поверить, что это засвидетельствовано митрополитом Филиппом уже для первой половины того же столетия (стр. 106); только нельзя с ним согласиться, чтобы эти церкви были действительно основаны Ярославом Мудрым! Несколько более исторически обосновано (выражаюсь нарочно осторожнее, потому что не вижу надобности подробнее изследовать этот вопрос) разве только то известие Лаврентьевской летописи, о котором говорится в примечании 3, а именно, что в 1234 г., т. е. через 10 лет по завоевании Дерпта немцами, "князь Святослав Всеволодович отстроил ("сверши") в Юрьеве церковь святого мученика Георгия и украсил ее" (по мнению г. Сапунова, церковь была тогда "вновь перестроена"). - Независимо от легендарнаго предания, котораго придерживается г. Сапунов, я считаю весьма вероятным, что великий князь Ярослав, основав в 1030 г. город "Юрьев" построил там также церковь во имя св. Георгия: это подкрепляется тем, что он назвал город именем своего ангела, изображение котораго приказал даже чеканить на монетах¹⁹⁵) ("Юрий" было христианское имя Ярослава, о чем я упоминаю в своей работе на стр. 167); в виду этого известие Лаврентьевской летописи получает известный интерес. Если, как это можно доказать, православныя церкви были в Герцике и, по всей вероятности, в Куконосе, то могла быть православная церковь и в древнем "Юрьеве" - для нужд тамошняго русскаго гарнизона, но чтобы в этом убедиться окончательно, необходимы весьма тщательныя изыскания¹⁹⁶).

¹⁹⁵) Серебряная монета такого типа, прекрасно сохранившийся экземпляр, найдена была под самым Дерптом в именьи Rathshof в 1834 г.; см. Куник, О русско-византийских монетах Ярослава I Владимировича, с изображением св. Георгия победоносца (С.-Петербург, 1860), стр. 43 и сл.; изображение ея дано на таблице В, 2.
¹⁹⁶) Она могла впрочем просуществовать лишь до 1061 г., когда Юрьев был сожжен эстами. Затем русские опять завоевали Дерпт в 1134 г. (надолго ли - неизвестно) и вторично в 1192; в начале же XIII столетия они наверно им более не владели; и Генрих, XV, 7, сообщает, что немцы к концу 1211 года нашли это эстонское укрепление опокинутым, так как оно раньше [т. е. в войне эстов с латышами] было сожжено латышами". Православная церковь могла быть возстановлена в Дерпте, когда осенью 1223 г. князь Вячко вступил туда с большим отрядом.

По поводу известия из "Lieflandische Chronik" Иог. Готфр. Арндта (Anderer Theil, S. 47 под 1245 г., который вследствие опечатки превратился в "1254"), приводимаго г. Сапуновым на 103 стр., я ограничусь указанием, что происшествие, о котором там разсказывается, при сравнении с источниками возбуждает сомнения, как я показал это на стр. 158, прим. 1 моего сочинения; что же касается различных частных фактов¹⁹⁷) более поздняго времени - вплоть до второй половины XVI столетия - то их следует понимать вовсе не так, как понимает г. Сапунов, а именно будто искони, т. е. между туземцами существовавшее православие не было и впоследствии искоренено окончательно в балтийском крае" (стр. 106). Это не так. Когда край был окончательно завоеван немцами, обстоятельства изменились. Самыя отношения к русским, не смотря на повторявшияся время от времени столкновения и войны, были мирныя. Г. Сапунову должно быть известно, что не только велась торговля из Лифляндии с купцами Новгорода, Пскова, Полоцка и пр., но что русские купцы приезжали в край и поселялись там, может быть, лишь на короткое, а может быть, и на продолжительное время; для них то и были выстроены те православныя церкви в Дерпте, Риге и Ревеле, к которым постоянно возвращается г. Сапунов. (Приведу, по пути, такой пример: в Риге русское купечество было настолько многолюдно, что там около 1400 г. существовал род русскаго квартала "dat russche dorp", к которому примыкала "russche strate", "platea Ruthenorum").

Итак мы видим, что г. Сапунов ничем не опроверг того места хроники Генриха, XVI, 2, которое он цитирует на стр. 81 и 100 ("Есть обычай у королей русских, когда покорят они какой народ, не подчинять его вере Христовой, а только облагать его платежом дани и денег"), и ничем не доказал своего утверждения, что до прихода немцев греческая церковь имела среди туземцев теперешняго прибалтийскаго края многочисленных последователей, которые потом силою были обращены в католичество!

¹⁹⁷) Я воздерживаюсь от критики некоторых из этих частностей со стороны их правдоподобия (напр. что касается разсказа о насилиях, совершенных в Дерпте 8 января 1472 г., или сообщений Дионисия Фабрициуса, который, как известно, был ревностный противник реформации). Укажу однако по поводу происшествия 1472 г. на мою работу: "Die russischen Aufzeichnungen uber den Martyrertod des heiligen Isidor und seiner zweiund-siebzig Genossen", явившуюся в "Sitzungsberichte der Gesellschaft fiir Gesehichte uud Alterthumskunde der Ostseeprovinzen Russlands", 1898, стр. 139-141 (Riga, 1899).

В IV и V отделах рецензии г. Сапунова (стр. 109-118) речь идет "О Генрихе Латыше и его хронике" и о "Характеристики епископа Альберта".

В этом моем ответе я считаю себя обязанным останавливаться на несогласных с моими суждениях автора и оспаривать их лишь постольку, поскольку они направлены против меня, но считаю излишним пускаться в полемику там, где рецензент пускается в более само-стоятельныя изследования, для которых моя работа послужила лишь поводом. Так - кто интересуется мнениями г. Сапунова о личности лифляндскаго хрониста, его происхождении, степени образования и нравственных качествах, тот может познакомиться с ними, прочитав четвертый отдел рецензии. Для интересующихся этим будет нелишним напомнить то, что было уже мною отмечено, а именно, что такой авторитет, как академик Куник, был не согласен с мнением г. Сапунова о латышском происхождении Генриха и, вопреки его возражениям, в ученом собрании, как я сказал, настаивал вполне решительно на том, что он был уроженец Нижней Германии. - На одном месте четвертаго отдела я должен однако остановиться. На 114 стр. г. Сапунов спрашивает: "Какия же основания у сторонников немецкаго происхождения Генриха"?

И вслед за тем сам очень смело отвечает: "Никаких; они все только отрицают, колеблются и ссылаются друг па друга: г. Кейсслер, напр., ссылается на Пабста [на чем основано такое утверждение?], г. Пабст - на г. Гильдебранда [?]; но г. Гильдебранд говорит об этом весьма уклончиво; г. Пабст еще колеблется, а г. Кейсслер уже говорит категорически". Но я констатирую тот факт, что я нигде во всей моей работе не сказал ни слова о происхождении Генриха¹⁹⁸)!

Отдел, посвященный "характеристике епископа Альберта", г. Сапунов начинает, на стр. 116, так: "Г. Кейсслер, вслед за Генрихом Латышем, слишком уж высоко ставит нравственныя качества епископа Альберта: автор, напр., не допускает даже мысли о том, чтобы можно было признать "политику Альберта по отношению к русским князьям изменчивою", т. е. что он действовал сообразно обстоятельствам.

¹⁹⁸) Дело в том, что я, должно быть, первый в русской исторической литературе, назвал хрониста Генрихом "Летляндским" (von Lettland), а не Генрихом "Латышем" (der Lette), как его, сколько я заметил, постоянно называют.

Относительно немецкаго происхождения Генриха, не останавливаясь на других имеющихся основаниях, мне хочется обратить еще внимание на одно весьма важное место в XXIII, 9, на котором Гильдебранд на стр. 166 не остановился, хотя и должен был его знать; а именно: "Ex nostris vero ceciderunt duo, et ex Letthis duo, frater Rossini et frater Drivinalde do Astigerwe, comes juvenis de familia episcopi milesque ducis unus". Перед этим же было разсказано, что христианское войско было разделено на три рати: ливы стали налево, эсты направо, а третья рать посредине, состоявшая из немцев и леттов вместе; ясно вполне, что Генрих причисляет себя здесь к немцам, противополагая их латышам.

Опять должен я констатировать факт, что я во всей моей работе ни слова не сказал о "нравственных качествах" епископа Альберта, хотя разъяснял во многих местах его политику, причем я не раз обнаруживал, что он, говоря словами г. Сапунова, действовал сообразно обстоятельствам. Приводимый г. Сапуновым "пример" имеет отношение к следующим моим словам (стр. 29 прим. 1): "пришлось бы признать политику Альберта по отношению к русским князьям изменчивою". Эта фраза, переданная, как я должен заметить, в русском переводе не совсем верно, содержит в себе ограничение следующей мысли: "сопоставляя этот факт с тем, что изложено выше", а "выше" (стр. 23-30) я изследовал, что "могло быть поводом к наступательному образу действий князя полоцкаго" в 1203 г. Из связи мыслей видно, что это ограничение сделано именно в смысле желательном для г. Сапунова!

Однако, продолжает г. Сапунов, не все "историки" смотрят так на деятельность епископа Альберта и цитирует прежде всего Г. Меркеля, который был, правда, выдающимся публицистом, но никак не может считаться "историком"¹⁹⁹). И сам г. Сапунов сознается, что Меркель в характеристике Альберта "сгустил несколько [!] свои краски". Но г. Сапунов еще подкрепляет его цитатой из Генриха, VII, 5, вместо того чтобы на основании этого самаго места и следующаго отрывка (VII, 6) исправить его тенденциозныя неверности. По собственному почину г. Сапунов извлекает для характеристики Альберта IV, 4 хроники Генриха Летляндскаго, а затем приводит две цитаты из Гильдебранда, которыя передают отрывочно и потому далеко не верно суждение этого последняго об основателе западно-христианской культуры на восточном берегу Балтийскаго моря²⁰⁰)!

В заключение мы узнаем собственное суждение г. Сапунова о "нравственных" качествах епископа Альберта: это - отрицательная характеристика немецкаго епископа вообще, как ее нарисовал нам "умный" цистерцианский монах Цезарий Гейстербахский в своем "Dialogus miraculorum" (Distinctio secunda cap. XXVII, изд. Jos. Strange, Coloniae и пр. MDCCCLI, стр. 101).

¹⁹⁹) Литературная деятельность Г. Меркеля была только что оценена с ея лучшей и ея худшей стороны Г. Дидерихсом в "Balt. Monatsschrift" 1898, стр. 185 и след.; ср. также его статью за 1870 г., стр. 38 и сл., где он касается и тех мест, которыя цитирует г. Сапунов.
²⁰⁰) Чтобы не просматривать нарочно все сочинение Г. Гильдебранда: "Die Chronik Heinrichs von Lettland", беру для примера такое место: "Selbst uber die Wirksamkeit des Lenkers jenes ganzen Zugcs nach Osten, des so hochgestellten und von Heinrich mit Recht verehrten Bischofs Albert, erfahren wir, da sie meist im Auslandc geiibt wird, verhaltuissmassig Geringes".

Шестой отдел рецензии (стр. 118-132) заключает в себе "Замечания, касающияся частных вопросов". Буду разсматривать их по порядку, причем цифры в скобках должны указывать на страницы русскаго манускрипта моей работы.

Стр. (9). Г. Сапунов цитирует первую фразу: "Изо всего ливонскаго племени и пр." и замечает: "Странно: в доказательство своего положения автор ссылается на мнение историка [Пабста], который в данном случае не приводит основания своего мнения". Но я ссылаюсь на Пабста вовсе не для того, чтобы "доказать" свое мнение (мое собственное, самостоятельное доказательство, которое я даю сейчас же дальше и на стр. 87, г. Сапунов оставляешь без внимания), а для того чтобы показать, что мое мнение само по себе не ново.

Стр. (9). Предложение: "Оба укрепления" и т. д. переведено на русский язык не точно. Если же г. Сапунов возражает против выражения "Польская Лифляндия", говоря, что "никто этой местности так не называет, кроме польских писателей", то замечу на это, что это обозначение общеупотребительно и в Лифляндии и вообще нередко употребляется в научной литературе, напр. им пользуется ак. Куник в "Grenzen" Биленштейна (стр. 473), притом я сам предпослал ему слова "так называемой".

Стр. (15). "Относительно характера первоначальнаго русскаго владычества в теперешнем прибалтийском крае Генрих Летляндский, согласно с современными ему русскими источниками, сообщает следующее: Есть обычай у королей русских, когда покорят они какой народ, не подчинять его вере Христовой, а только облагать его платежом дани и денег". После слов: "согласно с современными ему русскими источниками" г. Сапунов ставит знак вопроса и замечает, что "нигде в современных русских источниках не говорится этого". Между тем смысл моего указания вот какой: в русских источниках говорится только о дани, и решительно нигде ни разу не говорится про какия либо миссионерския попытки русских.

²⁰¹) Эд. Винкельманн в "Mittheilungen aus der livl. Geschichte" Bd. XI, стр. 478 и сл. приводит девять мест из "Dialogus", относящихся до Лифляндии, и одно место из другого сочинения Цезария "VIII libri miraculorum"; затем еще место из его "Homiliae" - см. мою статью в "Mittheilungen" Bd. XIV, стр. 111 и сл. (о генеалогии монастырей в устье Двины), где я также исправляю некоторые выводы Винкельманна. Будет не лишним отметить, что "Dialogus" составлен в 1221 и 1222, а "VIII libri miraculorum" - в 1225-м году. - Положение светскаго, земною властителя, вследствие котораго - на это обращаю здесь внимание - и не могли именно стать святыми, по мнению "Dialogus" (dist. If, cap. XVII), германские епископы вообще (реnе omnes), занимал также и епископ Алберт (ср. еще следующее за этим место, котораго не приводит г. Сапунов: "Invenimus tamen ex Episcopis Coloniensibus, qui Pontifices simul fuerunt et Duces, aliquos fuisse sanctos" и пр.). Что некоторые все-же "сделались святыми", эту подробность он не считает нужным и оговаривать. А что Цезарий выделяет именно трех канонизированных кельнских архиепископов, это объясняется принадлежностью монастыря Гейстербах к кельнской диоцезе.

Стр. (28). По поводу слов: "Странное утверждение Арнольда Любекскаго" и т. д. г. Сапунов возстает против моего благоприятнаго суждения о хронике Генриха, как об "источнике, славящемся полнотой и, в особенности для внешних сношений, своей достоверностью". При этом я ссылаюсь на Гильдебранда, "Chronik Heinrichs von Lettland", стр. 51 и 52, где последний не только на основании собственнаго тщательнаго изучения, но и на основаны суждений других самых авторитетных знатоков лифляндскаго хрониста, расточаете ему самыя болыиия похвалы. Всего этого не хочет знать г. Сапунов и находит, что "этого далеко нельзя сказать". Чтобы подкрепить свое мнение, он ссылается на свои соображения в конце IV отдела ренензии, где он соглашается с Лаппо-Данилевским, поместившимстатью в"Библиографе", 1888 г. №№ 5, 6, в которой он дает отрицательную характеристику Генриха, основанную на крайне поверхностном знакомстве с хроникой и совершенно не выдерживающую критики. Там то г. Сапунов высказывает напрямик свое по истине изумительное суждение о Генрихе Летляндском, достоинств котораго, не смотря на указанные и Гильдебрандом недостатки, отрицать нет возможности; туда и отсылаем интересующихся делом! - Коренное разногласие мое с г. Сапуновым в оценке "Chronicon Livoniae" объясняет и то, почему я, как он находит, "слишком уж [?] доверчиво отнесся к хронике Генриха"²⁰²), отсюда же вытекает и мое, отнюдь не бездоказательное, "высокое мнение о деятельности епископа Альберта". По поводу же цитаты в конце (со стр. 29 прим. 1 я должен повторить сказанное уже раньше (стр. 331), - что она неверно передает смысл немецкаго текста.

Стр. (33). "Потерпев на дороге неудачу - будучи ограблены литовцами (в чем вряд ли не принимал участие друживший с литовцами князь Всеволод из Герцике, через землю котораго они проходили), прибыли однако епископские послы в Полоцк. К большому, конечно, удивлению нашли они здесь нескольких ливов".

²⁰²) Ср. между прочим мои замечания на стр. 261 этого "Ответа".

Стр. (35). "Когда задуманное сначала внезапное нападение не могло удаться, Владимир замыслил хитрость (dolum)". Г. Сапунов находит, что я "напрасно повторяю слова Генриха без всякой оговорки", потому что, "как неоднократно уже было сказано, лифляндский хронист вовсе не безпристрастный свидетель". Между тем более внимательное разсмотре-ние того, что я излагаю далее на стр. 34-38, должно убедить читателя все же, что "весь замысел Владимира" - был коварный!

Стр. (38). По поводу моих слов: "Ливы, которые все еще бунтовали, успели уведомить Владимира, что настал удобный момент" - г. Сапунов спрашивает: "Против кого? против непрошенных пришельцев, старавшихся поработить их? Это не бунт, а естественное право защищать себя от насилия!" Я отказываюсь от подробнаго обяснения с моим противником и напомню только, что в 1206 г., когда произошло возстание, значительная часть ливов уже несколько лет были подданными епископа!

Стр. (43). "Спрашивается только, насколько было искренности со стороны русских [т. е. со стороны Вячко, князя куконосскаго] при этом соглашении". Г. Сапупов спрашивает, почему я ни разу не задался вопросом об искренности со стороны немцев. Но здесь идет речь о только что заключенном союзе, при котором действительно первенствующее значение имела искренность князя Вячко, - вот и все; слишком наивно выводить из этого, что по моему убеждению немцы никогда не бывали неискренни! - Последующия события делают неискренность Вячко весьма правдоподобной, но вместе и довольно простительной, потому что самый договор был им заключен, по всей вероятности, не "по его просьбе", как думает Генрих, но по принуждению со стороны епископа, гостем котораго он в то время был.

Стр. (43-44). Место, начинающееся словами: "Скоро вышла ссора" и т. д. вызывает такое замечание рецензента по поводу приводимой Генрихом "причины" события: "Было бы наивно ожидать, чтобы Генрих принял сторону русскаго князя". Может быть, г. Сапунов и прав с своей точки зрения, - достаточно ли обективной - вот вопрос. Но где доказательство того, что князь Вячко именно в этих переговорах был совершенно безупречен? Я сам говорю буквально следующее: "Какова была причина события, на это намекается в словах" и т. д.: в переводе это вышло, пожалуй, не так определенно.

Стр. (48). "Etextirpaverunt traditores de finibus illis" - здесь в русском переводе сделана действительно ошибка: "illis" переведено как "suis".

Стр. (53). Словам "pro reverencia christiani nominis" г. Сапунов противополагает соответствующее место из позднейшей Орденской хроники, где говорится, что при взятии Герцике, т. е. в 1209 г., были убиты "женщины и дети". Но это свидетельство ненадежно, потому что, как я заметил уже, разсматривая первый отдел, достоверность Орденской хроники следует проверять хроникой Генриха, а не наоборот.

Стр. (72-73). В отмеченном г. Сапуновым месте - очевидная описка: само собой разумеется, что здесь речь идет о псковском князе, а не о полоцком.

Стр. (77). "Следует думать, что во время переговоров этот вопрос был обойден, и немцы добились таким образом молчаливаго признания status quo". - "На основании чего же следует думать так"? - спрашивает г. Сапунов и полагает, что "очевидно" у меня была "предвзятая мысль". Но ответ на вопрос заключается в предшествующей тираде (на стр. 76): "В виду того, что заключенный мир назван вечным, является также, предположение" и т. д.

Стр. (77). Г. Сапунов несогласен с выражением: "чисто номинальная" зависимость Всеволода, князя Герцике, от Владимира полоцкаго, и спрашивает опять, на чем оно основано. Но основание опять заключается в непосредственно предшествующих словах: "особенно если припомнить дружественное расположение к Литве князя Всеволода, который, по свидетельству Генриха, не стеснялся подкреплять своих языческих союзников даже в их походах против русских, и зависимость котораго, чисто номинальная, мало приносила пользы Полоцку".

Стр. (77-78). "Остается неясным, в чем заключалась хитрость Владимира"; "сам автор", замечает г. Сапунов, "заподозривает [стр. 43 русскаго рукописнаго перевода - 22-ая немецкаго издания] искренность русских без всякаго основания". Насколько такое обвинение по отношению ко мне лишено основания, я уже разяснил раньше, что же касается слов: ("Наконец остается" и пр.), приведенных выше, то укажу на две последующия тирады, начинающаяся словами: "Хотел ли он" и "Следует обратить внимание", и на мое замечание на 43 стр. по поводу отмеченнаго Генрихом коварства. - "На том же основании и Генрих - продолжает г. Сапунов - злоупотребляет словом хитрость,когда речь идет о русских (напр. X, 2, XI, 8, XVI, 2 и др.)". На последнем из указанных мест, впрочем, нет этого слова: должно быть, промах г. Сапунова произошел оттого, что я на 43 стр., как было сказано, возвращаюсь в связи с XVI, 2 к разсказу о "хитрости" русских в 1210 г. О X, 2 и XI, 8 говорится на стр. 34 и 45-46 моей работы, и они уже были разсмотрены в моем Ответе. Если прибавить к ним только что разясненное место хроники, XIV, 9, то это и будут все три места, где Генрих говорит про "dolus" русских. Г. Сапунов должен согласиться, что во всех трех случаях я не доверяюсь Генриху слепо!

Стр. (79). Из того, что Владимир полоцкий в 1212 г. сам выбрал местом своего свидания с епископом Альбертом укрепление Герцике, г. Сапунов заключает, что он в то время считал Герцике по прежнему подвластным себе, потому что "нельзя допустить, чтобы он сам назначил свидание с епископом в местности, которая от него не зависела". Но одно не вытекает непременно из другого; князья Владимир и Всеволод могли заранее сговориться; на стр. 91 я уже указал на то, что оба князя во время переговоров при Герцике были как раз в союзе.

Стр. (82). "Ливы же, которые не хотели служить двум господам, а именно русским и немцам, постоянно его [епископа] уговаривали, чтобы он избавил их совсем от ига русских". По поводу этой цитаты из хроники Генриха, которую я также комментирую дальше, г. Сапунов полагает, что я "забыл" высказанное мною раньше, стр. 27 [русскаго рукописнаго перевода =16 и сл. немецкаго издания], а именно: "Можно сказать с уверевностью, что последние [ливы] охотнее сносили не слишком для них тяжелую русскую дань, нежели немецкое владычество, которое прочнее засело в их земле, шло дальше в своих требованиях и понуждало их к новой вере". Но разгадка кажущагося противоречия - в различии обстоятельств 1203 и 1212 года! Этого не хочет знать г. Сапунов.

Стр. (82). По поводу моего толкования слова "quandoque" г. Сапунов замечает не без удивления: "Автор разбирает каждое слово Генриха точно современную дипломатическую ноту". Мне кажется, что, если бы г. Сапунов приложил к делу тот же метод при изучении лифляндскаго хрониста, он лучше бы оценил его самого, лучше бы понял разбираемые вопросы и, конечно, оказал бы большую услугу науке, чем он это сделал настоящим своим произведением!

Стр. (84). Г. Саиунов прав, говоря, что против предположения: "Можно было думать, что упрашивания ливов избавить их от данисделались особенно настойчивыми во время переговоров епископа с князем Владимиром", - говорить дальнейшее изложение: действительно "этого не видно из самаго характера разговоров" и т. д. Но разве запрещается, выясняя всесторонне положение вещей, как в данном случае, строить возможный гипотезы и высказываться за и против!

Стр. (85). "Непостоянный и поддающейся легко влияниям характер князя Владимира чрезвычайно мешает верной оценке событий". Г. Сапунов прибавляет: "Еще более мешают этому предвзятые взгляды и то, что Генрих в своей хронике многое утаил умышленно или неумышленно". Если упрек в "предвзятых взглядах" относится ко мне, то я его отстраняю, как лишенный основания. Что же касается Генриха, то я, как я то не раз выражал, далек от мысли считать его свободным от указаннаго недостатка, именно что он многое "умышленно или неумышленно утаил". Но спрашивается, как далеко простирал он такое умолчание и должны ли мы в данном сложном случае совсем не доверять ему!

Стр. (85). Почти буквально приведенный слова Генриха: "Недовольный переговорами, князь Владимир прервал их" и пр. - вызывает справедливое сомнение г. Сапунова; он забываешь только прибавить, что я сам, в примечании, столь же скептически, отношусь к ним.

Стр. (87). По поводу отказа Владимира брать дань с ливов г. Сапунов говорить: "Да отказывался ли? А если отказывался, то на каких условиях"? Я сошлюсь еще раз на то, что изложено мной на стр. 87 и след. и на подробный разбор вопроса в моем ответе на второй отдел рецензии. Указания, сделанныя в скобках, на страницы 25-27 [русскаго перевода = стр. 13-15 немецкаго издания], нахожу лишенными значения.

Стр. (86-87). Замечание мое к словам "Tamquam patrem spiritualem" в русском переводе было передано неверно.

Стр. 89. "Соловьеву показалась подозрительной ссылка на божеское внушение; но такой способ обяснения не удивит того, кто более знаком с хроникой Генриха". "Что хочет сказать этим автор? не знаю", замечает г. Сапунов и, признавая, что я близко знаком с хроникой Генриха, говорить: "автор действительно близко знаком с хроникой Генриха, но только с буквой, а не с духом хроники". - Относительно последняго замечания отдаю себя на суд более компетентнаго ценителя, чем каким проявил себя до сих пор г. Сапунов! По поводу "способа объяснения" событий, к которому прибегает Генрих, я отмечаю, что для него чудо играет роль в истории и что совершенно в его духе изображать непосредственное вмешательство Божества в дела людей вместо того, чтобы обяснять мотивы поступков из самых обстоятельств. Такой прием обяснения лишний раз подтверждает суждение Гильдебранда, что Генрих "не был политическим умом".

Стр. (91). "Уже на этом месте хронист замечает, что он [Всеволод] впоследствии участвовал однако в замыслах литовцев, нарушил обещанную верность и часто подстрекал язычников против немцев в Куконосе". Г. Сапунов замечает: "Ведь надо же было найти какой либо повод к походу против Герцике. Если бы Всеволод был невиннее ягненка, то и тогда самостоятельность его была бы задушена епископом Альбертом, у котораго аппетит после захвата Куконоса сильно разыгрался". А может быть, на стороне Всеволода и была вина? Этого не хочет изследовать г. Сапунов. Вместо того чтобы опровергнуть то изображение событий, которое дано, он ограничивается одним его порицанием, не приводя оснований.

Стр. (106). Отрывок: "Так как притом и нет доказательств" и пр. г. Сапунов цитирует неверно, притом он был несовсем верно передан в русском переводе.

Стр. (113). По поводу слов: "В 1224 г. немцы предоставили русским получать дань с земли Толова" - г. Сапунов делает такое возражение: "Немцы не могли распоряжаться тем, что им не принадлежало". Между тем жители Толовы уже за десять лет перед тем и притом даже добровольно подчинились немцам, так что тогда уже была установлена дань в определенном размере; затем последовала почти восьмилетняя война с русскими, в которой принимали самое деятельное участие на стороне немцев и летты Толовы!

Стр. (121). "3. Относительно леттов на р. Имере мы узнаем, что они не были данниками русских и именно в 1028 году подчинились Римской церкви". На это г. Сапунов замечает: "Гиерн (см. выше) однако прямо говорит о их зависимости от псковичей потому, что в Имеру время от времени приходили православные священники". Второй раз подходит г. Сапунов к тому же месту источника (Генрих XI, 7), но вместо того чтобы заняться, наконец, им и разсмотреть обстоятельно, он предпочитает выдвинуть опять любезнаго ему Гиерна! Между тем, сравнив оба места, он очень легко убедился бы в том, что Гиерн не только неверно понимает Генриха, но еще и перефразируешь его с произвольными вставками ("время от времени", "так охотно хотели принять веру")! Ср. Гильдебранд, стр. 160, где отмечается то, что впрочем давно уже было известно, - что Гиерн в своей "Ehst-, Lyf- und Lettlaendische Geschichte" излагает древнейший период, "придерживаясь близко Генриха, котораго впрочем передаешь лишь в извлечениях".

Стр. (131). "Видно из всего положения дел, что восточное христианство было принято жителями Имеры [в русском переводе было пропущено здесь слово "поэтому"] чисто внешним образом". Г. Сапунов спрашивает, из чего видно это? Напомню, вопервых, приведенныя мною курсивом слова Генриха: "discipline christiane inicia"; из них видно, что летты - но не летты из Имеры, как ошибочно думает г. Сапунов, которые уже за шесть лет перед тем приняли католичество, а в данном случае именно летты из Толовы - получили лишь первые начатки христианских верований, им следовательно до тех пор неизвестные: это вытекает из точнаго смысла цитаты. Во-вторых, как я показал также, миссионерския попытки, предпринятая русскими в Толове "уже во времена латинян", как говорит Генрих, имели характер соперничества с последними под влиянием опасений за целость Толовской дани - в то время, когда немецкие священники начали распространять христианство в Толове. Г. Сапунов продолжает: "И как принято было жителями Имеры западное христианство? Русские всегда [?] старались действовать на обращаемых verbis, немцы - verberibus" (в скобках г. Сапунов указывает на II, 5 хроники Генриха, где эта игра слов, встречающаяся у древне-классических писателей, находится в обращении ливов к епископу Бертольду, но совсем в другой связи и без всякаго отношения к русским). Опять у г. Сапунова смешение леттов в Имере с леттами в Толове. Притом самый пример в подтверждение устанавливаемаго им контраста в приемах обращения немцев и русских - выбран неудачно; следовало бы для его целей выбрать как пример обращение ливов или эстов, а никак не обращение леттов в Имере и Толове, потому что те и другие, ища защиты от многочисленных врагов, добровольно, следовательно без помощи verbera, присоединились к западной церкви, подчинившись вместе с тем немцам. Наконец, необходимо напомнить, что в XIII столетии немцы отличались от современных им русскш большим рвением к делу обращения, а не самыми приемами его! Подобно тому как они мирным образом обратили в христианство леттов, они и на другия народности пробовали сперва действовать только проповедью и только позднее, как истинные сыны своего века, прибегали к мечу, так как одно проповедничество не давало еще среди язычников прочных результатов. Епископ Мейнгард, напр., в начале своей миссионерской деятельности ограничивался лишь проповедью среди ливов, и преемник его епископ Бертольд, вступив в свой сан, намеревался продолжать дело обращения мирным путем (Генрих II, 2); но очень скоро оба нашлись вынужденными просить папу о булле, призывавшей к крестовому походу; наконец те жемирския средства были пущены в ход епископом Альбертом, о котором я сказал уже, что он с самаго начала пришел "к мысли создать прежде всего религиозно-государственный строй, который защищал бы миссию и препятствовал бы отпадению обращенных". Что же касается миссионерской деятельности восточной церкви среди туземцев в теперешнем прибалтийском крае, то исторически удостоверены только две подобных попытки: среди леттов в Толове в 1208 г. или немного раньше и среди эстов в Угаунии. Правда, первая попытка носила, кажется, мирный характер, и не имела дальнейших последствий, потому что не была продолжена. Напротив, воинственный характер имела, как известно, вторая, предпринятая русскими в 1210 г. в Угаунии (см. Генрих XIV, 2 и мою работу, стр. 169; указанныя там русския летописи не упоминают об обращении туземцев вовсе; в этом можно видеть доказательство того, что русские мало придавали ему значения). Великий князь Мстислав Мстиславович новгородский и князь Владимир псковской сперва осаждают укрепление Оденпе в течение восьми дней, вымогают дань - четыреста марок ногат, крестят несколько человек (quosdam) и, уходя, обещают прислать эстам священников, которые должны были докончить их обращение. Этого обещания они однакож не сдерживают, как это отмечает Генрих. Шесть лет спустя русские вспомнили про обращенных ими в Оденпе; причиной было то, что жители Угаунии приняли в это время крещение от латинян, отвергнув восточное христианство, чем и навлекли на себя гнев русских; последние грозили им войною и требовали дани, которой однако не получили. Осенью того же года (1216) князь Владимир псковской вторгся с большим войском в Угаунию, взял опять Оденпе и предал раззорению все деревни и все местности кругом, причем много мужчин было убито, а женщины и дети уведены в неволю (см. Генрих, XX, 3 и мою работу, стр. 180-183). Таким образом г. Сапунов не мог не знать, что и русские вынуждали обращение в их веру при помощи verbera и пускали в ход verbera против отпавших; но г. Сапунов об этом умалчивает и ставит в упрек насильственный образ действий одним только латинянам! Несправедлива в данном случае односторонность упрека; но в то же время было бы исторической ошибкой вменять в большую вину немцам и русским XIII века такой насильственный способ действий в делах веры: в то время подобный средства считались позволительными, чего не может не знать г. Сапунов!

Стр. (136). Рецензент оспаривает, что князь Владимир псковской, "будучи епископским фогтом в Идумее и Летляндии", имел враждебное столкновение с местным духовенством по поводу его притеснений. Духовенство [т. е. священник Алебранд] требовало (разсуждает г. Сапунов): "ne neophytos nostros conturbando magis a fide Christi faceret deviare"; "притеснения же - только предлог". Г. Сапунов заключает так на основании устарелаго Ганзеновскаго издания хроники Генриха, которым он пользовался. Издание W. Arndt'a, сделанное на основании позднее открытаго Codex Zamoiscianus, дает несколько иной текст отрывка: в XVIII, 2, а именно: "Ipse autem Woldemarus in Idumea et in Letthia collegit res et pecunias, iudicia iudicans civilia. Et occurrens ei Alebrandus sacerdos Idumeorum dixit ei: Oportet te, inquit, rex, qui iudex hominum esse meruisti, iudicia iusta iudicare et vera, non opprimendo pauperes, nee res eorum auferendo, nee neophitos nostros conturbando magis a fide Christi faceres deviare"....

Стр. (144). "Следовательно, тогда верховный владетель края брал на себя заботу о правильном ежегодном взносе дани [ливами двинскаго края] и таким образом прямо ручался в ней". Г. Сапунов спрашивает: "Кто же должен считаться верховным владетелем края: тот ли, кто платит дань, или же тот, кто ее получает"? Но ведь не епископ, а его подданные должны были уплачивать с давняго времени наложенную на них дань русским; они являлись вследствие этого, в некотором смысле, также подданными полоцкаго князя; поэтому я и обратил уже во "Введении" к моей работе (стр. 6) особенное внимание читателя на тот факт, что "в течение некотораго времени как Толова, так и земли ливов по Двине находились в общем владении немцев и русских".

Стр. (144-145). "Нельзя указать ни русских поселений, ни укре-плений, которыя имели бы целью обезпечить прочность дани, платимой Толовою". На это замечает г. Сапунов: "Это еще вопрос, какого происхождения" [древнерусское] "Кесь" = Венден, по латышски Zehsis - "латышскаго или славянскаго". Но, во первых, Венден не находился в Толове; во вторых, что касается возможности "славянскаго" происхо-ждения названия Кесь (Кесь), mo в частности из русского языка оно никак не может быть выведено; возможно предположение лишь по отношению к славянам (вендам) теперешней северо-восточной Германии (см. литературу вопроса на стр. 193 прим. - моей работы). - Г. Сапунов продолжает: "О русских поселениях в Лифляндии см. Трусмана - Введете христианства в Лифляндии, стр. 117 (ср. Bunge, Urk. 101, а; 518, Reg. 1238 в, III 1182)". Место из книги Трусмана приведено г. Сапуновым на стр. 130; раземотрю его теперь же. Я должен при этом предупредить, что ни одна из данных местностей не находилась в Толове. "Wendeculla" (Генрих, XV, 3), т. е. деревня, лежащая близ известнаго нам Венденбурга (Wenden, Zehsis, Кесь) - см. Bielenstein, Grenzen и пр. стр. 337 -, "Wendecole" в области Wiek и "Wendevere" в прежней датской Эстляндии (цитата "И. В. п. 518" неверна; должно быть 832 а и 887а) - Трусман ошибочно признаешь за "русския деревни", вероятно, натолкнутый на это замечанием в "ГеограФическом словаре" в Urkun-denbuch Bunge, Bd. Ill, S. 786: "Wendi v. Slavi" (но "Slavi" стр. 785 совсем не русские!). Трусман отмечает еще два названия местностей: упоминаемая в 1368 г. "Russen-Grave" близ Леаля (Reg. 1238, в) и названная под 1382 г. "Russen dorp", которая принадлежала рыцарю Иоанну фон Тизенгаузен; но вывод, который он делает, а именно, что это были русския поселения из донемецкаго периода, - совершенно произволен; легко может быть, напр., что эти местности получили свое имя от русских пленников, которых там поселили!

Стр. (145). "Между тем псковичи из одного соперничества с западными пришельцами и из страха перед ними, без особой надобности, решились взяться за миссионерскую деятельность среди своих данников - леттов". Словами "без особой надобности" (русскаго перевода) были неверно переданы слова немецкаго подлинника: "ohne sonderlichen Nachdruck", т. е. "без особеннаго старания"; будучи притом поставлены в связь с словом "решились", они вызвали справедливое недоумение г. Сапунова. После этого он лаконически замечает, что приведенную тираду едва ли можно считать "серьезной". Действительно для неудачной точки зрения, которой держится г. Сапунов, было бы небезопасно признать, "серьезной" ту мысль, что, "проповедуя крещение, русские", как я говорю непосредственно дальше, "здесь так же, как в 1210 г. в Угаунии, имели в виду одне политическия цели"! Непосредственным продолжением этого служит следующее:

Стр. (145 -146)... "на это находим совершенно ясное указание у Генриха (XXVIII, 4), известное суждение котораго, хотя вообще и не безпристрастное, согласуется в данном случае с фактами", - на что г. Сапунов совершенно неосновательно замечает: "и не безпристрастное и в то же время согласуется с Фактами - странно что то". Нет ровно ничего страннаго: стоило обратить внимание на ограничение: "в данном случае"! - Сколько бы ни находил г. Сапунов высказанные взгляды странными и несерьезными, наука признает их основательными; уже Пабст, стр. 92, прим. 12, высказал ту же мысль: "Mit der Heiden-bekehrung befassten sich die Russen eigentlich night, sondern erst, nachdem die Deutbchen Eifersucht erweckten".

Стр. (148). "Факт заключения осенью 1224 г. прочнаго мира не может быть подвергаем сомнению; он подтверждается, может быть, [в русском переводе стояло вместо этого: "повидимому"], также свидетельством папы Гонория III в булле от 17 января 1227 г." Возражения г. Сапунова опираются отчасти на Боннеля, котораго я сам цитирую на стр. 148 прим. 1, и настолько слабо обоснованы, что я на них не нахожу нужным останавливаться. Притом мой взгляд на мир 1224 г., расходящийся со взглядом г. Сапунова, я уже изложил в другом месте (стр. 48).

Стр. (149). "Хронист нрибавляет, что легат должен был выслушивать [другия] подобный просьбы от послов". Г. Сапунов находит здесь, ссылаясь на Гильдебранда, стр. 20, что иначе и быть не могло, так как Генрих писал свою хронику по "предложению епископа" и легат взял ее с собою в Рим; замечу по поводу этого, что такой факт не доказан. Без внимания оставляет г. Сапунов замечание Боннеля, которое я привожу, - что в то время русскиеиз страхаперед монголами вели даже переговоры о признании церковнаго главенства папы.

Стр. (160). "Самое число убитых значительно и заставляет думать о вымогательствах и насилиях [со стороны псковских сборщиков дани]". Г. Сапунов протестует: "Автор везде [?] склонен видеть хитрость и насилия русских; в кровавых же делах немцев он видит [? может быть, следовало бы сказать только: склонен видеть] значительную долю законности; между тем здесь гораздо естественнее предположить о насилиях именно со стороны немцев". Оснований для этого г. Сапунов однако не приводит, как он и вообще не входит в серьезное разсмотрение того, что я привожу в подтверждение своего взгляда.

Стр. (164). Мои слова: "Кончаю на этом, не вдаваясь в область гаданий, неустойчивость которых обнаружилась бы, может быть, очень скоро" - г. Сапунов воспроизводит неполно - без последняго ограничительнаго предложения - и замечает: "Как мы видели, у автора гаданий не мало". Но известно, что научное изследование невозможно без гипотез; только следует различать обоснованныя гипотезы от необоснованных догадок. А насколько такой именно характер имели бы в данном случае предположения в желательном г. Сапунову смысле (см. стр. 98 и сл. Рецензии), можно видеть в отзыве д-ра A. Hedenstrom о моей работе, помещеннаго в "Rigasche Hundschau", 1897, Ш 183. Там сказано: "Wann die Zinspflichtigkeit [Tolowas] aufgehdrthat, lasst sich nach Keussler nicht feststellen. Doch scheint uns, class im Anfang des vierzelmten Jahrhunderts dies Recht [der Pleskauer] als erlosehen angesehen worden ist. Daftir spricht eine Stelle in der Pleskauer Chronik [ср. Рецензию г. Сапунова, стр. 96 и след.] fur das Jahr 6831 = 1323: "Докончаша мир по Псковской воли по всей" ("schlossen den Frieden ganz nach dem"Willen Pleskaus"). In den Bestimmungen dieses am 2. Oktober 1323 geschlossenen Friedens (vgl. Livl. U. B. II S. 150 f.) wird aber eines Tolowaer Tributes an Pleskau nicht Erwahnung gethan. Falls also wirklich, wie die Chronik behauptet, die Friedensbestimmungen den Pleskauer Forderungen entsprochen haben, so ist damals der Tribut in Tolowa nicht mehr als Recht betrachtet worden, beziehungsweise schon damals in Vergessenheit geraten gewesen".

Стр. (177). По поводу моих слов, что в 1212 г. в Варболе, "надо полагать", в первый раз была взята дань русскими, г. Сапунов ставит вопрос, на чем я основываю свое предположение. Если бы он обратил внимание на примечание 2, то он узнал бы, что, напр., и Пабст "считает едва ли вероятным, чтобы это укрепление уже раньше платило дань русским". Достаточно припомнить хотя бы отдаленность Варболы!

Стр. (180). "Теперь только [1216] поднимаются русские с целью помешать разрастанию немецкаго владычества". Г. Сапунов указывает на сказанное мной раньше (стр. 178): "Враждебное столкновение сильнаго войска Мстислава новгородскаго (1212 г.) с немцами не произошло, по-видимому, благодаря только случаю". Но я говорю в том же месте, что в продолжении следующих четырех лет отношения между русскими и немцами оставались пока, "по крайней мере по виду, мирными"; решительный, воинственный образ действий русских против немцев начинается лишь к концу 1216 года.

Стр. (181). Из слов: "Епископ и орден "заверяли" их [Угаунцев], что они свободны от русских", г. Сапунов делает вывод, что "значить жители [Угаунии] были в зависимости [от русских] - иначе зачем нужно было заверять их, что они свободны"? Такой вывод несостоятелен, потому что последняя посылка устанавливает заведомо неверную связь между фактами! На стр. 165 и след. я показал, что эсты к началу XIII столетия свободны были от всякой дани Новгороду. В 1210 г. князья Новгорода и Пскова наложили на них дань и начали крестить их; на это крещение русские и ссылались потом, в 1216 г., грозя им войною; между тем Угаунцы за это время были покорены немцами. Это и говорится в том предложении, которое непосредственно следует за фразой, которую без связи с последующим вырвал г. Сапунов; и именно у меня следует: "как всегда были они [т. е. Угаунцы] свободны до крещения [начатаго в 1210 г. новгородцами и псковичами], так и теперь". Сверх того в примечании я привожу и самый текст Генриха: "....liberos esse a Ruthenis, sicut semper ante baptismum fuerunt, sic et nunc esse, confirmabant".Стр. (193). "Епископу Альберту удалось подвинуть на крестовый поход в восточный языческий край.... герцога Альберта Саксонскаго [и].... короля Датскаго Вольдемара II". Г. Сапунов удивлен, что все еще имелся языческий край на востоке. Он перечисляет уже обращенный в христианство области и племена теперешняго прибалтийскаго края, иричем относительно леттов в Имере приводить опять ошибочно 1214 г. (вместо 1208), и также упускает из виду, что Сакала и Угауния опять освободились. Странное возражение! Как будто кроме других эстонских местностей не было еще языческой страны, напр. земли семигаллов и куронов? Между тем именно против семигаллов выступила часть рюваго крестоноснаго ополчения в 1219 г. под предводительством герцога Саксонскаго (Генрих, XXIII, 3 и след.), тогда как другая, под начальством короля Вольдемара II, направилась против эстов (в местности Ревеле и т. д.).

Стр. (195). "Вера в успех и обясняет то, что они (немцы) дважды отклонили мирныя предложения русских". Г. Сапунов указывает на стр. 184 [русскаго рукописпаго перевода = стр. 88 немецкаго издаиия], где я упоминаю, что "верховные владетели страны [т. е. епископ и орден], хотя и были готовы к войне с русскими, хотели однако по возможности избежать ея", - и замечает по поводу этого: "А когда возможность эта представилась, они и забыли о миролюбии, которое навязывает им наш автор". На стр. 184 речь идет о событии, относящемся к зиме 1217-1218 г., т. е. случившемся до начала большой борьбы с русскими. Затем на стр. 189 - я показываю, что русские не смотря на все старания немцев "не пошли на мир", о котором сговорились в феврале или марте 1217 г. при Оденпе, но который, как кажется, еще не был скреплен, "а вознамерились вместе с эстами продолжать борьбу до самаго уничтожения немецкой колоти"; осенью 1218 г. и зимою 1218- 1219 русские сами обращались с предложением мира, но оба раза немцы отвергли его, потому что "не доверяли им за связь их с эстами": это я отметил весьма определенно на стр. 193. Я мог бы сослаться еще на мир при Оденпе, который должен был внушить немцам недоверие по отношению к русским.

Стр. (211). "Лифляндский хронист резко порицает жителей Дерпта и князя Вячко". Г. Сапунов разсуждает по поводу этого так: "Что ж тут удивительнаго? Ведь хронист нигде не обмолвился добрым сло-вом о русских". Г. Сапунов заблуждается, если думает, что я отношусь с полной верой ко всем решительно нареканиям Генриха в этом случае и в других подобных. Здесь, как и в других местах, я их отмечаю и только, не считая возможным обходить их молчанием, но в то же время не могу не сожалеть о том, что не представляется возможности проверить его здесь по другим источникам!

Стр. (215). "На общем совете христиан было принято решение в противоположность кроткому образу действий в раньше бывших случаях взятия укреплений, который не внушал достаточно страха, на этот раз поступить с осажденными самым суровым образом". Г. Сапунов протестует вдвойне. Во первых, он удивлен тем, что я "везде" (?) противопоставляю христиан русским, и он даже спрашивает: "Неужели автор серьезно не считает последних [русских] христианами"?- и в скобках указывает на стр. 201, 202 и 210 русскаго рукописнаго перевода, т. е. 95-96 немецкаго издания, особенно на цитату из сочинения Р. Гаусмана, и стр. 99,где переданы слова Генриха из XXVII, 5. Но г. Сапунов упускает из виду,вчем заключался контраст, который имел значение в предшествующих случаях и особенно в борьбе под Дерптом: это был именно контраст христианства и язычества. Русские были призваны язычниками-эстами, которые не хотели больше слышать о христианстве и послы которых заявили между прочим в Риге, что "они хотят возстановить мир, но отнюдь не хотят принять христианство, пока хоть один мальчуган в возрасте одного года или в локоть ростом остается в стране". Притом эсты численно превосходили русских, тогда как в лагере немцев были исключительно христиане. - Во вторых, по поводу слов: "более кроткий образ действий в прежде бывших случаях взятия укреплений" - г. Сапунов напоминает, с одной стороны, разсказ о взятии Герцике в позднейшей Орденской хронике, которая однако для занимающаго нас времени есть источник совершенно ненадежный, как было не раз сказано, - с другой стороны, взятие Феллиыа 15 августа 1223 г., при котором все русские были повешены. Но это был как раз случай исключительный, который обясняется крайним раздражением со стороны немцев по поводу того, что русские помогали отпавшим от веры эстам (qui venerunt in auxiliura apostatis - Генрих ХХVII, 2); напротив эстам была дана пощада, только взято обещание, что они никогда больше не будут оскорблять отпадением святость веры и дадут удовлетворение за свой проступок (promiserunt se uunquam deinceps fidei sacramento apostando violare et de commissis satisfactionem rependere).

Стр. (217). "Истреблен был [при завоевании Дерпта] собственно гарнизон; если и упоминаются эстонския женщины, то, наверно, оне принимали участие в сопротивлении. Что женщин и детей обыкновенно щадили, это ясно из разсказываемаго в конце этого отрывка". Г. Сапунов сомневается в этом последнем. Я должен теперь прибавить, чтоон, может быть, и прав; во всяком случае мой вывод лишь гадателен; в соответствующем месте хроники именно сказано: "Iuterfectis autem viris omnibus", а немного дальше: "Post hoc tulerunt... et mulieres adhuc superfluas et parvulos". Далее разсуждает г. Сапунов, что, если бы мое толкование места и было верно, все же остается разсказ о жестокостях при взятии Герцике; но мы уже видели, что этому сообщению Орденской хроники нельзя придавать значения! Наконец г. Сапунов категорически заявляет, что мое предположение, будто эти женщины "наверно, принимали участие в сопротивлении, показывает только мою "склонность обелять зверские поступки немцев". Но обращаю прежде всего внимание хотя бы на то, что я говорю предположительно и вовсе не спорю против того, что в пылу битвы могли быть убиты и такия женщины, которыя не принимали в ней участия. В то же время г. Сапунов, очевидно, не знает, что немцы действительно имели обыкыовение щадить женщин и детей при завоевании местностей. В противоположность позднейшей Орденской хронике, которой особенно доверяет г. Сапунов, Генрих, единственный удовлетворяющий исторической критике источник, который мы имеем, дает нам именно такие примеры, напр. в разсказе о взятии Герцике в 1209 г. XIII, 4), Оденпе (XIV, 6) и др.

Стр. 222-224). Г. Сапунов повторяет по поводу "русскаго свидетельства" от 1228 г., именно отрывка из первой новгородской летописи, уже известныя нам соображения, которыя были разсмотрены мною в другом месте (на стр. 302 этого Ответа).

Стр. (222 - 224). Г. Сапунов воспроизводить мое заключительное замечание, кончая словами: "Русским были чужды такого рода культурныя стремления" и опуская остальное. Он не соглашается с моими су-ждениями о том значены, которое немецкое господство имело для жизни и культурнаго развиты туземцев прибалтийскаго края; не отвергая моих взглядов безусловно, он однако замечает: "Едва ли немцам следует особенно кичиться [!] этой [цивилизаторской] деятельностью: если они и достигли кое каких результатов в этом отношении, то нельзя не обратить внимания на то, какою ценою достигнуто все это". Всякий не предубежденный читатель согласится, что в моем заключительном замечании нет вовсе речи о праве немцев "кичиться" их цивилизаторскими успехами. Было, конечно, вполне уместно с моей стороны указать вкратце на то, что только немцами было водворено повсеместно в крае христианство и ими же заведен впервые государственный порядок, имевший благодетельныя последствия для края, - было уместно, повторяю, сказать все это, после того, как я занимался изследованием тех условий, которыя помогли немцам в их многолетней борьбе с русскими за прибалтийский край ипривели к победе их над русскими, а также и тех обстоятельств, которыя делают понятными неудачи последних. При таком ходе мысли следовало ли действительно непременно остановиться дольше на той доле зла, которую должен был принести с собою процесс обращения в христианство "главным образом мерами насилия", как я сам на то указываю, и суровость немцев к туземным жителям? Г. Сапунов излагает это с большою подробностью, черпая цитаты из Руссова, Соловьева, Иловайскаго, Риттиха, Карамзина и стихотворной хроники. Не вхожу в разсмотрение того, насколько г. Сапунов близок к истине в том или другом случае. - Вызывает возражения рецензента и та моя мысль, что "русским были чужды такого рода культурный стремленья [т. е. те, которыя имелись у немцев]". Он приводить цитаты из сочинения Ярошевича, "Obraz Litvy" и из статьи слависта П. Прейса; но обе оне имеют отношение не к туземцам прибалтийскаго края, а к литовцам; потому я и не имею надобности на них останавливаться. Прямо к туземцам прибалтийскаго края относятся однако цитата из книги Трусмана, "Введение христианства в Лифляндии" (стр. 171-177) и цитата из моей статьи в "St.-Petersburger Zeitung" 1896 и "Sitzungsberichten" и пр., 1891 г., на которую ссылается теперь и г. Сапунов и на которую я сослался в самом начале этого "Ответа" (на эту статью указал г. Сапунову, уже после того как его рецензия была написана, академик Куник); замечу также, что указанный в конце рецензии доклад И. Крюгера и статья А. Кочубинскаго уже были приняты мною в соображение в моей небольшой работе, о которой я уже упоминал раньше, напечатанной в последнем выпуске "Magazin der Lettisch-Litterarischen Gesell-schaft", при чем относительно Кочубинскаго я выражаю там (стр. 17) мнение, что "к его данным и выводам следует относиться с большой осторожностью". То же нужно сказать с не меньшим основанием и по поводу мнений Трусмана; относительно же доклада И. Крюгера я упомянул уже в примечании к стр. 321 этого "Ответа", что "он вызвал очень сильныя возражения". Что касается, наконец, Трусмана - я уже показал на стр. 361, что его мнение, повторяемое г. Сапуновым,- будто русские до появления немцев жили уже в Лифляндии "целыми деревнями", - несостоятельно. Нисколько не колеблет моих подробно обоснованных выводов здесь и в предыдущей работе - цитата, которую Трусман приводит из статьи W. von Gutzeit'a, "Die griechisch-katholischen Kirchen Rigas" ("Mittheilungeii aus der livl. Geschichte", Bd. XI, S. 377 f.); разве только сравнительнолингвистическия его соображения заслуживали бы, пожалуй, внимания. Не будучи специалистом в этой области, могу отнестись к ним критически на основании моего знания языков немецкаго, латышскаго и латинскаго и, по моему мнению, многия из приводимых Трусманом латышских слов, которыя яко бы заимствованы из русскаго, могут быть обяснены, пожалуй, и иначе, некоторыя же прямо не могли быть взяты из русскаго языка. Во всяком случае приводимыя Трусманом лингвистическия сближения нуждаются в новой тщательной проверке с точки зрения науки о языке. Но пусть даже заимствования были: так латышския названия для понятий "церкви" и "греха" и др. - русскаго происхождения; так между прочим счет дней недели в латышском и эстонском языках ведется так, как в восточной, а не так как в западной церкви, что видно из самых названий²⁰²); но что же все это доказываешь? Только то, что русские - христиане, впродолжении нескольких столетий живя в соседстве с туземцами прибалтийскаго края, имели на них еще до прихода немецких миссионеров некоторое культурное влияние. Русские стояли выше их и как христиане и притом единственные христиане, с которыми балтийские туземцы приходили тогда в соприкосновение, и также в культур-ном отношении - своим политическими и экономическим устройством; а в подобных случаях всегда народности, стоящия на более низкой ступени развития, делают заимствования у опередивших их соседей. Мало этого: русские были не только близкими соседями латышей и эстов, и частию их господами, но в области латышей по Двине, как теперь можно утверждать с уверенностью (см. мою работу, стр. 13, прим. 2), существовало втечении не одного столетия по крайней мере одно удельное русское княжество - Герцике, а может быть также и другое - Куконос; относительно Герцике Генрих Летляндский свидетельствует положительно (XIII, 4), что там были "церкви"; то же самое мы имеем основание принять и относительно Куконоса. Это обстоятельство должно было прежде всего влиять на религиозныя понятия латышей, что и сказалось напр. в заимствовании ими у русских счисления дней недели, которое имеет вообще важное экономическое значение. Но нет возможности доказать, что русские имели здесь сознательныя "культурныя стремления" или, в данном случае, серьезно проводимую миссионерскую деятельность среди туземцев прибалтийскаго края, - этого нельзя доказать ни на основании исторических источников, - если, повторяю, не считать "разрозненный и, так сказать, случайный попытки крестить туземцев, вызванный чисто внешними побуждениями, - в Толове и Угаунии", которыя так и остались попытками, - ни при помощи лингвистических сближений, о которых шла речь: эти последния, конечно, недостаточны для такой цели!

²⁰²) В "St.-Petersburger Zeitung" 1896, № 212, где я впервые заговорид об этом, я заметил, что высказанное мною мнение "нигде еще в литературе не встречалось". Г. Сапунов на это замечает, что оно было высказано раньше, подразумевая, очевидно, "Доклад" Прейса, котораго я действительно не знал до того, и которым воспользовался в первый раз в статье: "Die kulturelle Beeinflussung der Letten" и т. д. Но Прейс толкует о прусских литовцах и сближает литовския названия дней недели с русскими на лингвистической основе; я же напротив даю историко-хронологическое доказательство и притом относительно латышских и эстонских названий дней недели.

Еще утверждает г. Сапунов, стр. 132, что приложенная к моей работе карта, о которой я говорю в предисловии, что "она может помочь ориентироваться среди названных в тексте местностей, по крайней мере тем читателям, которые менее знакомы с давным материалом", - мною "составлена на основании карт Мерке ля и Биленштейна с некоторыми поправками". Это однако же неверно. Зависимость моей карты от карты II в Атласе Биленштейна я отметил уже тем, что употребил те же оттенки цветов, что у него; затем я действительно сделал в ней "поправки", основания которых я и привел в "Приложены" ("Некоторые спорные вопросы географии старинной Лифляндии", стр. 225- 252). Что Мерк ель также составил карту балтийских провинций, - это мне и теперь неизвестно. Но я пользовался не одной картой Биленштейна, но более ея - картой К. von Lewis of Menar ("Livland im Mittelalter", Reval, 1895). Одну ошибку, которую я перенес оттуда на свою карту, могу я теперь исправить; а именно; как видно из сочинения A. Von Grernet, "Verfassungsgeschichte des Bisthmns Dorpat" S. 21 (Reval, 1896), местность Nurmegunde лежала к востоку, a Mocha - к западу от Pahle, а не наоборот, как то обозначено на карте при немецком издании моей работы.

В интересах дела я приложила все мое старание, чтобы из обширной рецензии г. Сапунова извлечь хоть что нибудь такое, что могло бы подвинуть вперед в том или другом отношении наши знания в области тех вопросов, которым посвящена моя работа. Но я должен сознаться, что рецензия не дала мне ничего такого; пожалуй, я обязан ей тем, что она заставила меня обратить внимание на неточности в русском переводе, исправление которых и должно теперь послужить на пользу печатному изданию русскаго текста. Может быть, и еще одну полезную для меня сторону имели замечания г. Сапунова: опровергая их, я должен был заново пересмотреть некоторыя существенный подробности и формулировать их с еще большей определенностью.